Ирина Чайковская - Три женщины, три судьбы

Последняя попытка самоубийства, предпринятая Лилей Юрьевной 4 августа 1978 года, и тоже с помощью снотворного — она проглотила одиннадцать таблеток намбутала [259] См. Рассказывает Юлия Добровольская. Чайка, № 21 (89), 2006. , — удалась.

Получается, что Лиля, как и Маяковский, постоянно возвращалась к мысли о самоубийстве. Эта мысль не покидала ее в течение жизни. Хочется даже сказать, что такой способ решения «последних», жизненно важных вопросов был органичен для обоих.

В порядке сопоставления. Анна Ахматова, юной девушкой пытавшаяся покончить с собой, позже этих попыток не повторяла. И наоборот, за Мариной Цветаевой, наложившей на себя руки 31 августа 1941 года, мы не знаем юношеских попыток свести счеты с жизнью.

Понятно, что за за спиной 86-летней Лили Юрьевны, сломавшей шейку бедра и решившейся противопоставить этому несчастью волевой акт ухода из жизни, стояли и ее собственные повторяющиеся суицидальные попытки, и самоубийство Маяковского. Последнее — особенно. В роковом для Маяковского 1930-м ей приснился сон, явно из разряда «пророческих»: «Приснился сон — я сержусь на Володю за то, что он застрелился, а он так ласково вкладывает мне в руку крошечный пистолет и говорит: «все равно ты то же самое сделаешь» [260] Бенгт Янгфельдт. Указ, соч., стр. 604. .

Еще одно добавление. Лет за десять до смерти у Лили Юрьевны, по-видимому, уже были мысли о суициде. Именно к этому времени относится ее завещание, где она просит развеять ее прах где-нибудь в Подмосковье [261] См. Аркадий Ваксберг. Указ, соч., стр. 506. Камень — над развеянным по округе прахом Лили Брик — поставлен в Звенигороде. . Итак, самоубийство было возвращающейся точкой в сознании и Маяковского, и его подруги. Пережив поэта на 48 лет — целая жизнь! — Лиля в итоге избрала для себя похожий конец — смерть от собственной руки.

Но сходство этим не ограничивается.

О встреченной в 1928 году в Париже Татьяне Яковлевой Маяковский скажет:

«Ты одна мне ростом вровень». Татьяна и в самом деле была девушкой высокой. Мне кажется, что в метафорическом смысле невысокая Лиля тоже была Маяковскому «ростом вровень». И, возможно, даже в большей степени, чем парижская Татьяна.

Лиля всю жизнь больше всего не выносила, когда ей навязывали, диктовали образ жизни и поведения. Она хотела «гулять сама по себе». И часто ее поступки выходили за грань «разумного». Бенгт Янгфельдт приводит один из таких поступков, о котором слышал от самой Лили Юрьевны.

До отъезда в Мюнхен для занятий скульптурой двадцатилетняя Лиля проводит время с неким Гарри, молодым, подающим надежды художником. Однажды он признается ей, что болен сифилисом. Диагноз мог оттолкнуть от него кого угодно, но не Лилю.

Ее он наоборот привлек. Цитирую: «этим восклицанием Гарри завоевал ее сердце» [262] Бенгт Янгфельдт. Указ, соч., стр. 52. В книге Л. Ю. Брик «Пристрастные рассказы» история с Гаррри дана в редуцированном варианте. .

Такое ощущение, что Лиля Брик жила, словно пушкинский Вальсингам, «бездны мрачной на краю», испытывая потребность в острых ощущениях.

Словно не была она обычным человеком, молодой привлекательной женщиной, которой в случае венерического заболевания, пришлось бы долго лечиться — причем, с неизвестным исходом, — объясняться с родителями и врачами, короче, попасть в малоприятную ситуацию. Но она как будто даже об этом не думает, объясняя свою близость с Гарри совсем просто: «Очень мне было его жалко» [263] Бенгт Янгфельдт, там же, стр. 53. . Подобное поведение можно классифицировать и как инфантильность, и как некое импульсивное безрассудство. Обычно, идя на такое, человек произносит: «Эх, была не была!» или «авось, пронесет!» Верила ли Лиля в свою особую звезду? То, что она прошла через 1920-1950-е годы, не ощутив на себе когтей террора, — настоящее чудо. Рассмотрев ее жизнь в сталинскую эпоху, можно увидеть, что она все время жила в ситуации «вызова судьбе».

Много ли в сталинской Москве было семей, напоминающих «тройственный союз» Лили, Оси и Маяковского? И легко ли было не бояться (в ту эпоху особенно!) открыто жить не как все? Любопытно, что человек, узнавший Лилю в очень поздние годы (и сразу в нее влюбившийся), двадцатидевятилетний француз Франсуа-Мари Банье, написал о ней так: «…для Лили как человека безрассудного никакого расчета не могло быть ни в чем и никогда. Безрассудство, какая-то бесшабашность, если хотите, все это было для нее стимулом к жизни» [264] Аркадий Ваксберг, там же, стр. 503. .