Юлия Андреева - Любящий Вас Сергей Есенин

Сергей недолго копил обиду и, когда они прибыли в Берлин, дал интервью для желтой прессы. Статья называлась: «Лучше в Сибирь, чем в мужья к Айседоре».

Россия большая, в ней я всегда найду место, где эта жуткая женщина меня не достанет… Она никогда не желала признавать мою индивидуальность и всегда стремилась властвовать надо мною.

А вот выдержка уже из другого его интервью:

Я безумно люблю Изадору, но она так много пьет, что я не мог больше терпеть этого.

Отработав положенное в Берлине, Есенины-Дункан снова устремились в Париж, и тут произошло то, что уже давно должно было произойти. В какой бы отель ни обращалась скандальная парочка, везде им было вежливо отказано. В общем, доигрались с дебошами, скандалами, поломанной мебелью и мордобоем. Пришлось ехать в дом Айседоры.

27 мая после спектакля в «Трокадеро» Айседора собрала у себя общество, Сергей же был не в духе и ушел в свою комнату, дабы не портить настроение себе и гостям, но в разгар вечера он вдруг передумал, ворвавшись в гостиную и первым делом запустив канделябром в зеркало.

Банда надутых рыб, грязные половики для саней, протухшие утробы, солдатское пойло, вы разбудили меня!

Началась свара, вызвали полицию, это было правильно, Айседора теперь понимала, что все, что было раньше, всего лишь милые детские забавы. Есенина таким, как он стал, не могли унять даже несколько здоровых мужчин. Это уже не был золотоволосый ангел, поэт был одержим дьяволом.

Впрочем, она снова спасает Сергея и, дабы его не посадили в тюрьму, заявляет, что муж болен, и его кладут в дорогую клинику.

– Ты везде кричишь, что Изадора упекла тебя в сумасшедший дом. Я видел счет, который доказывает, что это был просто первоклассный санаторий, где ты был, – пишет Есенину Илья Шнейдер. – Ты что же думаешь, в сумасшедшем доме тебе разрешили бы уходить в любое время, когда пожелаешь? Этот санаторий, который стоил Изадоре кучу денег, спас тебя от полиции и высылки.

Через месяц лечения Есенин снова подрался и угодил в участок. Приходилось выбирать: либо прекращать гастроли, платя неустойку, и увозить Есенина в Россию, либо он все-таки сядет в тюрьму. Айседора выбирает первый вариант.

Из Парижа в Берлин, Кенигсберг, Ригу и затем уже в советскую Россию. В первом русском городе Есенин вышел из вагона, пал на колени и поцеловал землю. А потом, когда поезд уже почти что достиг Москвы, от полноты чувств выбил окно в собственном купе.

«Моего тела может быть достоин только гений». (Айседора Дункан)

– Когда белые фартуки носильщиков рассыпались вдоль перрона цепочкой белых пятнышек, встречающие, как по команде, двинулись по платформе: поезд подходил к перрону, – рассказывает И. Шнейдер.

Мы сразу увидели их. Есенин и Дункан, веселые, улыбающиеся, стояли в тамбуре вагона. Спустившись со ступенек на платформу, Айседора, мягко взяв Есенина за запястье, привлекла к себе и, наклонившись ко мне, серьезно сказала по-немецки: «Вот я привезла этого ребенка на его Родину, но у меня нет более ничего общего с ним…».

Илья и Сергей пожали друг другу руки, после чего Айседора направилась в сторону ожидавшей ее машины, и Есенин как ни в чем не бывало подхватил чемоданы и счастливый и довольный уселся рядом с супругой.

Сразу по возвращении Айседора планировала отправиться к своей школе, которая размещалась в деревне. Есенин последовал за ней. Создавалось впечатление, будто бы между ними не было тех ужасных скандалов, демонстративного суицида, уходов Сергея из дома. Впрочем, разрыв уже произошел, и расставание было неминуемо.

Едва избавившись от одних гастролей, Айседора оказалась втянутой в другие, на этот раз на Кавказ и Крым. Предполагалось, что Есенин через какое-то время присоединится к ее вояжу, так как, оказавшись на Родине, он снова приобрел доброе расположение духа и помирился с женой. Но этого не произошло.

В первый вечер (после отъезда Дункан) Есенин в самом деле рано вернулся домой, рассказывал мне о непорядках в «Лавке писателей», ругал своего издателя, прошелся с грустным лицом по комнате, где все напоминало об Айседоре, поговорил со мной и о деле, владевшем его мыслями: он считал крайне необходимым, чтобы поэты сами издавали собственный журнал, – продолжает И. Шнейдер.