Николай Задонский - Кондратий Булавин

Теперь и здесь становилось небезопасно, Долгорукий мог проведать о готовящемся на него нападении и обрушить внезапный удар на Трехизбянскую, Если же этого и не произойдет, то все равно начинающаяся заворошка чревата всякими случайностями и лучше всего брата Ивана, Никифора и Галю отправить отсюда в Рыковскую к брату Акиму…

— Тятя, ты что, оглох, что ли? — прервала размышления отца подошедшая к нему дочь. — Вставай, говорю, пироги снидать, пока горячие… — И, взглянув ему в лицо, добавила участливо: — Аль занедужил ты, тятя?

Кондрат поднялся, ласково обнял Галю.

— Ты и Никита меня заботите, донька… Смутно ныне в донецких станицах, сама ведаешь. Не годится вам тут оставаться. Придется к дяде Акиму ехать.

— Никуда я от тебя отлучаться не хочу.

— Эх, глупая какая! — досадливо отозвался Кондрат. — Да я бы сам с тобой никогда не разлучался, кабы можно было… А коли нельзя?

— А пошто? Я ж не пугливая, тятя… Коли драгуны сюда налетят, я и стрелять и рубиться могу…

— Да не девичье это дело, сама посуди. Докуку лишнюю чинишь ты мне, донька…

В глазах у Гали заблестели слезы. Отец снова привлек ее к себе.

— Полно, полно, не навек наша росстань, ясынька. Минет скоро смута — опять вместе будем…

И чуть погодя спросил:

— А где же Никиша? Я, признаться, крепко заснул под утро, не слыхал, как он поднялся…

— Затемно с дядей Иваном отправились капканы на лисиц ставить…

— Эка нашли время! — укоризненно качнул головой Кондрат. — Ну, да мы их ждать не будем… Корми пирогами-то своими, донька, и все, что в печи — на стол мечи! Да квасу холодного дай!

…В полдень приехал в Трехизбянскую станицу Семен Драный с сыном Михаилом, следом явились есаулы верховой вольницы Григорий Банников, Филат Никифоров, старик Иван Лоскут и беглый коротоякский подьячий, взятый Булавиным для писарских дел. Обсудив положение, все сошлись на том, что пришла пора действовать.

Долгорукий, не встречая нигде противодействия, допустил оплошность: разбил свой отряд на несколько частей и отправил их для сыска в разные стороны, а сам со старшинами, имея под рукой всего сорок драгун при четырех офицерах и небольшой казачий конвой, свернул вчера с Донца из станицы Явсужской на реку Айдар и ночевал в Ново-Айдарской, где успел схватить полтораста человек застигнутых врасплох беглых.

Кондрат соглашался, что оплошкой Долгорукого следует воспользоваться. Да и трудно отыскать более удобные для нападения места, чем разбросанные по Айдару, окруженные густым лесом городки. А ко всему этому именно здесь укрывалась собранная Булавиным вооруженная верховая вольница. Долгорукий словно нарочно сам лез в западню.

В Старо-Айдарской станице остановился посланный сюда Долгоруким другой сыскной отряд под начальством офицеров Афанасия и Якова Арсеньевых, и Семен Драный предложил произвести нападение одновременно на оба отряда.

Кондрат с товарищами продолжали еще держать совет, когда в избу ворвался забрызганный с ног до головы грязью никому неведомый паренек с вздернутым носом и белобрысым чубом, выбившимся из-под старой казацкой шапки.

— Кто тут атаман Булавин будет? произнес он, сбрасывая шапку и смело всех оглядывая.

Казаки переглянулись. Семен Драный спросил:

— А ты кто таков?

Парень вытер рукавом мокрый лоб, улыбнулся.

— Не пужайтесь, дяденька… Свой я… Панька Новиков из Шульгина городка…

Кондрат вышел вперед, сказал:

— А кем и с чем послан? Я Булавин, сказывай не таясь.

Панька с нескрываемым любопытством посмотрел на него, потом достал запрятанную под кафтан бумагу и, передавая Булавину, пояснил:

— Нашим шульгинским атаманом Фомкой Алексеевым писана.

Банников, знавший шульгинского атамана как верного слугу казацкой старшины, насторожился:

— Смотри, Кондратий Афанасьич, может, хитрость какая? Ты вслух чти…

Кондрат прочитал. Шульгинский станичный атаман уведомлял старшину Абросима Савельева, находившегося при князе, что вольница атамана Булавина, укрытая в Ореховом буераке, умышляет вскоре убить князя Юрия Владимировича Долгорукого и всех, кто с ним…

Банников, прослушав, заскрипел зубами:

— Ну, Фомка, берегись! Вытрясем из тебя подлую душу!

Кондрат обратился к Паньке:

— Ты от кого письмо получил?

— Фомка сам отдал. Поезжай, говорит, борзей в Ясужскую, вручи старшине Абросиму Савельеву. А я коня туда не погнал, а своротил в Ореховый буерак…

— Пошто так? Фомка небось тебе не открывал, о чем в бумаге-то писано?