Николай Задонский - Кондратий Булавин

Острогожский казак Владимир Мануйлов с товарищем, бывшие по своим делам в Старо-Боровском городке, дали нижеследующее показание:

«Октября двенадцатого дня в том городке наехали на них донские казаки, которые забунтовали, я атаман у них Булавин, и при нем было казаков конных с пятьсот человек, да пеших столько же. И того городка атаман со всею станицею встретили его с хлебом, вином и медом, и приняли его в станичную избу. А при атамане Булавине были: один называется полковником, прозвище Лоскут, сходец с Валуйки, про которого сказывают, что он был при Стеньке Разине лет семь; другой называется полковником же, старо-айдарского атамана сын; третий называется коротояцкий подьячий. Да при них-де было человек с пятьдесят, которых называли сотниками. А остальные были около станичной избы. И в то время боровской атаман со всею станицей говорил ему, Булавину и всем его старшинам; заколыхали вы всем государством, что вам делать, если придут войска из Руси, тогда и сами пропадете и им пропасть же будет?

И тот атаман Булавин сказал: не бойтесь-де, для того что он то дело начал делать не просто, был он в Астрахани и в Запорожье и на Терках, и они астраханцы и запорожцы и терчане все ему присягу дали, что им быть к нему на вспоможение в товарищи, и вскоре они к ним будут [8].

А ныне пойдут они по казачьим городкам в Новое Боровское, в Краснянск, на Сухарев, на Кабанье, на Меловой Брод, на Сватовы Лучки, на Бахмут. И идучи будут казаков к себе приворачивать, А если которые с ними не пойдут, и они-де их, назад вернувшись, будут жечь, а животы грабить. И как городки свои к себе склонят, пойдут Изюмским полком до Рыбного, и конями, ружьями и платьем наполнятся и пойдут на Азов и на Таганрог и освободят ссылочных и каторжных, которые будут им верные товарищи, потому что у них есть заобычные.

А на весну, собрався, пойдут на Воронеж и до Москвы, и идучи, которые не будут к ним уклоняться, и тех станут бить.

А Лоскут-де, которого называют полковником, говорил ему Булавину: чего-де ты боишься, я-де прямой Стенька, не как тот Стенька без ума свою голову потерял, а я-де вож вам буду,

И боровской атаман со всею станицею склонились и передались Булавину и пошли за ним в Новое Боровское. И новоборовской атаман е казаками, его Булавина встретив, склонились и передались и пошли за ним же. А передались ему Булавину их казачьи городки по Донцу; Трехизбянский, да Старое и Новое Боровское, да Новый Айдар, Щульгин, Белянск…» [9].

Вскоре, однако, события развернулись таким непредвиденным и странным образом, что Булавину пришлось изменить все первоначальные планы и замыслы.

Войскового атамана Лукьяна Максимова одолевали беспокойные мысли, и причин для этого с каждым днем становилось все больше. Булавин соглашения с ним не нарушал, никаких своевольств не чинил, но тайные соглядатаи доносили, что стоило лишь появиться слуху о сборе Булавиным вольницы, как во всех верховых донских, и донецких, и хоперских городках заволновалась голытьба. Имя отважного атамана передавалось из уст в уста, гультяи двигались к нему толпами. А в низовых донских станицах участились случаи неповиновения батраков домовитым казакам, драк, грабежей; у самого Лукьяна Максимова осмелевшие воровские люди отогнали из табуна полсотни лучших коней. Шатость чувствуется повсюду. А что же будет, когда молва вознесет Булавина как избавителя от всем ненавистного сыска?

Однажды, встретив Илью Зерщикова, войсковой атаман высказал без утайки сбои опасения. Зерщиков пожал плечами.

— Сыск прикончить так или иначе нужно, Лукьян Васильич… А там видно будет.

— Так-то оно так, а все же… Бережливого бог бережет. Слыхал небось, сколь знатных стариков и добрых казаков при Стеньке Разине погублено?

— Сами старики были виноваты… зря понаровку давали Стеньке-то…

— Я ж о том и толкую. Боюсь крамолы. Голытьба удержу не знает… Кабы от Кондрашкина начатка большого худа прямым казакам не учинилось.

— Не все ударит, что гремит, — отозвался Зерщиков. — Окоротить голытьбу можно, ежели шарпальничать вздумают…

Лукьян поскреб в затылке, вздохнул.

— Руки связаны. Как окоротишь, ежели сами мы подсобляли вольницу на князя накликать! Коли государю о том донесут, он нас не помилует…

В вороватых темных глазах Зерщикова мелькнула лукавая смешинка:

— А мне намедни один умник шепнул, что знатно бы было и тех побить, кои князя побьют… Тогда-де и пущей смуте на Дону не бывать и государю явно станет, что вся вина на своевольной голытьбе, а донская старшина в верности пребывает… Вишь, что удумали!