Михаил Колесников - Сухэ-Батор

В числе учеников, вернувшихся из России, был и Чойбалсан. В то время ему шел двадцать третий год. Пребывание в России оставило глубокий след в его сознании. Это был самый беспокойный ученик из всей группы. Он овладел русским языком, читал русские газеты, общался с русскими интеллигентами и рабочими. Он всегда был в курсе всех событий. Благожелательно улыбающийся, красивый, мягкий в отношениях с людьми, он сразу располагал к себе. Он был знатоком монгольских древностей, старинных священных текстов, знал много сказаний, умел говорить интересно. Но это была внешняя сторона. Чойбалсан живо интересовался событиями, происходившими в России.

Некогда, еще в керуленском монастыре, он мечтал стать солдатом. В своих суждениях и симпатиях он был тверд, как булат. Так же был тверд и в решениях. Он слишком много испытал в пору детства и юности лишений, чтобы равнодушно относиться к страданиям других. Когда он слышал о несправедливости, в его прищуренных черных глазах вспыхивали недобрые огоньки. Он был самым способным во всем училище. Он знал и такое, чего не знали преподаватели. Он знал, что Россия неуклонно идет к революции. Все, что творилось в России, Чойбалсан связывал с судьбами своего народа. От будущности России зависело будущее Монголии. Встречаясь с простыми людьми, он узнавал о революционном движении русского пролетариата. Он бывал на революционных митингах в Иркутске, где выступали рабочие, видел красные знамена и листовки большевиков, призывающие к свержению капиталистического строя.

Здесь он впервые услышал о Ленине.

— Ленин — вот кто даст свободу угнетенным, — говорил он в кругу своих товарищей-учеников. — Богдо и его прислужники готовы продаться тому, кто больше платит. Им нет никакого дела до страданий народа. Двести лет ламы иссушали разум и подавляли воинственный дух монголов, верно служили цинам. Глупо ждать от этой кучки бездельников освобождения. Свободу нужно завоевывать своими руками, как это делают русские рабочие и крестьяне.

Монголия… Родина!.. Он истосковался по ней. Теперь Чойбалсан знал, чем заниматься в Монголии. Он вез с собой дух свободы, ненависть ко всем поработителям. Знаменем был Ленин.

Но родина неласково встретила Чойбалсана. Еще на границе всех обыскали. Когда ученики стали возмущаться, чиновник погрозил плеткой:

— Заткните глотки, собачье отродье! Здесь вам не Иркутск… Это ты — Чойбалсан? Слыхал. Ничего, положенное количество палок тебе выдадут в Урге. Смутьян!..

Под конвоем учеников доставили в Ургу.

В Урге допрашивали, грозили, занесли в «черный список». Следили за каждым шагом. В Урге на Чой-балсана, уже вкусившего свободы, повеяло диким средневековьем. Нойон по-прежнему бил арата, не уступившего дорогу, по-прежнему все падали ниц при появлении паланкина сановника. Слонялись без дела толстозадые, разъевшиеся ламы, перебирающие четки и гнусаво читающие молитвы. Нет, здесь ничто не переменилось!..

Чойбалсану удалось поступить в школу телеграфистов. Порядки здесь были дикие: учеников били палками, не кормили, всячески измывались над ними. Занятия проводились от случая к случаю.

Чойбалсан был возмущен. Самообладание покинуло его.

— С нами обращаются, как со скотами, — заявил он чиновнику, ведающему школой. — Мы требуем навести порядок в школе и с уважением относиться к ученикам.

На чиновника будто плеснули кипятком:

— Большевик!.. Чумной сарлык… Вон, вон отсюда!..

Так Чойбалсана исключили из школы телеграфистов. До революции в Монголии было еще далеко, а час встречи с великим другом Сухэ-Батором еще не настал.

И все же перемены в Монголии были. Это угадывалось по всему. Из России хлынул поток беженцев: белогвардейские офицеры, помещики, сибирские капиталисты, бурятское и русское кулачество. Они наводнили Ургу, проклинали советскую власть и большевиков. Араты встречали их хмуро. Эти беглые толстосумы вели себя в Монголии, как хозяева, покрикивали на уртонщиков, били, если ямщик медлил. Они торопились так, словно за ними гналась стая злобных демонов. Некоторые, передохнув в Урге, катили дальше, в Калган. Тракт стал серым от крытых арб-мухлюков. И чем больше злобствовали беглые офицеры и богатеи, чем больше они клеветали на советскую власть и большевиков, тем суровее становились лица кочевников. Араты понимали: советская власть борется с угнетателями и защищает бедных. Там, в России, рабочие и крестьяне, такие же, как сами араты, отобрали землю у помещиков, фабрики у капиталистов, а родственный бурятский народ получил такие же права, как и русский народ.