Василий Катанян - Лиля Брик. Жизнь

Все это напечатано под рубрикой «Малоизвестные факты о знаменитом «треугольнике». Правильнее было бы — «Несуществующие факты».

И вот уже в книге журналиста Валентина Скорятина, жаждущего доказать вину ЛЮ в смерти Маяковского, мы находим «свидетельские» показания о дне похорон Маяковского. Цитирую:

«Поэт Саша Красный (Александр Иосифович Брянский) уже в наши дни в разговоре с репортером «Московской правды» (7 августа 1991 года) припомнил такую деталь: «…когда фоб с телом поэта опустили в печь, Лиля позвала Осипа Брика: «Пойдем посмофим!» Он отказался, и тогда она обратилась ко мне: «Товарищ Красный (имя, всфечающееся в маяковедении впервые), а вы не пойдете?» Я согласился. Мы спустились в подвал и заглянули в окошко печи. Тело Маяковского было охвачено пламенем, и на наших глазах оно начало подниматься из гроба. Лиля закричала: «Его живого сжигают!»

К сожалению, в «Литературной энциклопедии» нет названного свидетеля, и выяснить его год рождения не уда-

лось, чтобы как-то объяснить аберрацию его памяти. Не упоминается он и в книге «Маяковский. Хроника жизни и деятельности», где названы имена всех людей, хоть каким- то боком причастных к биографии Маяковского. Но почему-то чудовищное по сути и невозможное по действительности свидетельство этого персонажа пошло гулять по миру.

Но не только на страницах книг, журналов и газет авторы пытались всячески опорочить Лилю Юрьевну, придумывая одну небылицу за другой. Многие читатели радостно подхватывали печатную ложь, утоляя этим свое самолюбие — вот какие они, знаменитости, или удовлетворяя свою зависть к прославленной женщине.

Омерзительные по наглому тону и по содержанию письма попадались и в корреспонденции, которую получала ЛЮ. В этих письмах отражалось кроме подхваченной авторами лжи еще и отвратительное юдофобство.

Так, среди сотрудников Института мировой литературы ходил анонимный пасквиль, который чья-то «добрая душа» переслала ЛЮ. Там можно было прочесть следующие строки:

«Еще до революции молодой Маяковский близко сошелся с Осипом Бриком. Осип был человеком без определенных занятий, пытался неудачно писать, не брезговал спекулировать ювелирными драгоценностями. Оба знакомятся и быстро сходятся с сестрами-еврейками Лилей и Эльзой, девицами без моральных устоев… Лиля Брик с ведома Осипа, а может быть, по его настоянию, становится по совместительству сожительницей Маяковского. Все трое поселяются в одной квартире в районе Таганки. Невозмутимый Ося мирится с тем, что его жена периодически меняет постели сожителей. Что делать? Если интересы еврейства этого требуют, нужно быть выше предрассудков!» (А интересы еврейства, видимо, этого требовали!)

И после ее смерти продолжали выдумывать про нее «красивые небылицы», как, например, в «Воскресении Маяковского» Ю. Карабчиевского. Сказочные туалеты от Ива Сен-Лорана, среди которых тафтовое платье, задуманное для ношения на голом теле, — его должна была надеть восьмидесятишестилетняя женщина, прикованная к постели переломом шейки бедра, чтобы со свистом сбросить, прельщая несуществующего любовника! Далее следовал рассказ о том, как она украшала себя драгоценными серьгами, которые никогда не носила, или куталась (!) в манто по последней моде (все на том же ложе). Все это не снимало с нее обязанности, будучи безнадежно больной, кокетничать вперемежку с приезжавшими неотложками.

Нет, пишущий о ЛЮ не допускает просто преклонения знаменитого кутюрье перед знаменитой женщиной — тут должен быть роман, обольщение и прочая чепуха из арсенала французской любовницы, будто бы со знанием дела описанного на сей раз писателем Ю. Карабчиевским, который в глаза не видел ни ЛЮ, ни Параджанова, ни платьев, ни серег, а кстати, и той же самой мадам Бова- ри. Не важно! И не важно, что умирающий Параджанов на смертном одре вынужден был писать опровержение, что не из-за его безответной любви к нему покончила с собой ЛЮ, — лишь бы побольше шума, пены, сенсаций про больную старую женщину. Будто мало было сенсаций про живого, реально живущего персонажа…

Мало, мало, давай сочиним еще!

А тут возникает почти из небытия на русском языке пасквиль французского писателя Поля Морана «Я жгу Москву», написанный им после возвращения из Москвы в 1925 году, — в нем автор описывает быт троих людей (назвав Лилю Юрьевну, видимо смеха ради, Василисой Абрамовной). В голодные двадцатые годы приехавшему в Москву Морану в доме Маяковского и Бриков всегда подавали тарелку щей (хлебосольство было у ЛЮ в крови). Моран же отблагодарил ее, обсмеяв и обругав, приписав несуществующих кавалеров (например, знаменитого танцовщика Асафа Мессерера, описал, будто присутствовал при том, как ЛЮ и Мессерер развлекались под пушистой дохой, едучи на извозчике из театра). И все это опубликовано в 1996 году, с глубокомысленными псевдонаучными примечаниями, неким М. Золотоносовым в славном городе Санкт-Петербурге с разъяснением, почему это ЛЮ называют «дамой общего пользования». Клевета не дремлет, нет, не дремлет даже семьдесят пять лет спустя. А доказать что-либо уже нельзя, — все действующие лица давно ушли из жизни. И вся эта клевета реанимируется под красивым предлогом дополнить научно то, что упущено «маяковедением».