Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных - Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 4

Бесконечная волокита с материальной помощью шла своим чередом и конца ей не было видно. Прошло немало времени после того, как с меня потребовали доказать, что я действительно когда-то работал в ИНО, но я получил доказательства от самого же КГБ. Тогда потребовали доказать инвалидность. Доказал. Встал вопрос о пенсии. Тут-то и начались затяжки: «Позвоните месяца через полтора». Звонил. «Позвоните месяца через два». Звоню. «Вопрос разбирается. Ваш адрес у нас есть. Ждите».

Так прошло два года. Вышло новое положение о пенсиях. Из собеса на общих основаниях я как бывший сотрудник Всесоюзной Торговой палаты без хлопот получил пенсию в размере 1100 рублей в месяц. И только тогда дело в КГБ было решено, меня поздравили с пенсией в 600 рублей. Молча я повесил трубку.

Но особенно показательным было течение дела о золоте. Я подал заявление на имя министра Госбезопасности. Месяца через три ответ: «Нужно свидетельское показание». Достал. Через три месяца ответ: «Нужно три показания». Послал. Через четыре месяца ответ: «Необходимы показания бывших сотрудников ИНО». Послал. Ответ: «Нет, не бывших, а настоящих». Добыл и послал. Ответ: «Нет, не вообще сотрудников, а тех, кто в момент ареста находились в комнате и своими глазами видели, что золотые вещи были действительно у меня отобраны».

Тьфу! Я плюнул и закрыл дело о «жёлтом металле».

Ниже привожу тексты нескольких заявлений этого несчастного времени. Следует обратить внимание на даты — я писал заявления по нескольку за раз, как будто бы стрелял залпами. Читая их, необходимо учитывать, что каждая бумажка до и после подачи сопровождалась десятками звонков, несколькими свиданиями и десятками часов мучительного ожидания в очередях различных приёмных: короткие словечки «они потребовали» и «я послал» не дают правильного представления о технике прошибания больной человеческой головой каменной кладки бюрократических стен социализма эпохи его перехода в коммунизм. Кое в чём я приукрашивал положение дел, например, не упоминал, что жена и мать покончили собой: я помнил восклицание полковника в Кратово: «Воображаю, как вы всех нас ненавидите!» — и боялся, что правда слишком восстановит сталинистов против меня.

Поэтому, как это ни странно, окончательный отказ у измученного просителя вызвал тогда не взрыв ярости, а вздох радостногооблегчения.

Председателю Совета Министров СССР Булганину А.Н.

от Быстролетова Дмитрия Александровича прож. в Москве Б-66 по Ново-Басманной ул. дом 37, кв. 4, телефон Е-7-41-88

1. С 1925 по 1938 г. я работал в ИНО ОГПУ — ГУГБ НКВД на подпольной работе за рубежом в качестве оперативного работника. На руках у меня остались: 1) Выписка из сов. секр. приказа Коллегии ОГПУ за № 1042 от 1932 г. о награждении «за успешное проведение ряда разработок крупного оперативного значения и проявленную при этом исключительную настойчивость». 2) Грамота № 1 Коллегии ОГПУ «Сотруднику ИНО ОГПУ». 3) Профсоюзный билет и учетная карточка коллектива 7 профкомитета НКВД от 1936 г. с пометкой от 1937 г. о выбытии из профсоюза как военнослужащего в связи с аттестацией и получением звания ст. лейтенанта гос. без. (аттестация не была оформлена вследствие моего ареста в 1938 г. и осуждения).

Ясно, что архивные дела XX сектора ИНО больше и лучше показывают объем и значение моей работы за рубежом в фашистском окружении и проявленные при этом храбрость, самоотверженность и политическую выдержку. Проживающая в г. Москве (Усачевка, ул. Кооперации дом 3, корп. 6, кв.109, тел. Г-5-51-78) тов. Мартынова О.И. может во всех деталях рассказать о моей работе и указать на подтверждающие это документы, так как она все эти годы была пом. начальника XX сектора.

2. На основании вышеизложенного после реабилитации начальник 3-го отделения Отдела кадров КГБ выдал мне справку о работе на ответственной должности в центральном аппарате ОГПУ-НКВД. Так как нельзя раскрывать, что в 1925–1929 гг. для легализации нелегальной разведывательной работы я формально числился сотрудником Торгпредства, а с 1930 г. находился в глубоком подполье и жил в разных странах под чужими фамилиями, то с моего полного согласия было решено, что работа в 1925–1929 гг. будет покрыта фиктивной справкой из Наркомвнешторга, а работа в 1930–1938 гг. — фиктивной справкой КГБ о работе в центральном аппарате ОГПУ-НКВД в Москве в качестве старшего переводчика с окладом в 1900 рублей в месяц. Обе эти справки явно и резко занижают значение моей подпольной работы, но все же справка Отдела кадров КГБ бесспорно устанавливает факт, что 1) я б. работник центрального аппарата ОГПУ-НКВД и 2) что я в этом аппарате занимал ответственную должность (не ниже оперуполномоченного).