Я остановился в нерешительности и перевёл дух. Постовой милиционер заметил меня.
— Ты оттуда?
— Оттуда.
— Так давай отселева к такой-то матери, слышь? В момент, чтобы духу твоего здеся не было! Смывайся! Катись!
Так неласково встретила Родина своего сына, вставшего из могилы после незаслуженной казни почти восемнадцать лет назад. Ну, и что же поделаешь — я устало юркнул в дыру родного Советского дома, как крыса, пропущенная туда бестолковым хозяином.
И не мудрено.
Встреча недобитых фашистов в Западной Германии была проявлением моральной поддержки, а в Советском Союзе недобитых коммунистов встретили со стыдом, делая вид, что ничего вообще не случилось и виновных во всенародной трагедии сталинского времени никогда не было и нет.
Вот поэтому-то я считаю, что не смею закончить свои воспоминания об испытаниях в местах заключения моментом освобождения и казённой фразой, вроде, например, такой:
«В 11 часов утра 20 октября 1954 года, прижимая к груди в порыве восторженной благодарности удостоверение за номером Н0034109, не могущее служить видом на жительство, и санитарную справку о том, что на мне нет вшей, я покинул учреждение, скрывающееся в городе Омске под названием Почтовый ящик номер 120».
Нет, нет, прошлое не кончилось, оно продолжается!
Я обязан рассказать о дальнейшем, потому что и на воле вижу слишком много примет лагерной жизни и думаю, что хотя И.В. Джугашвили скончался, но дух его здравствует, он вокруг меня, я его ощущаю всегда и везде.
Сталин живёт в сознании миллионов советских людей, которым его система управления выгодна. Наследники Сталина медленно, но упорно, исподволь и осторожно берут реванш за временное развенчание Вождя. Зигзаги политической линии Хрущёва и вырождение его эпохи в позорную хрущёвщину — это закономерное явление, вытекающее из внутренней родственной связи: ребёнок может лицом не походить на мать, но в себе самом он носит её очевидные наследственные черты. Умолчать об этом — значит недосказать до конца того, что относится к выбранной мною теме.
Я не могу и не хочу описывать всё, что видел и вижу. Наши грандиозные достижения бесспорны, они исчерпывающе отражены нашей печатью и по достоинству оценены за рубежом. Сидеть у себя в комнатке и пытаться воссоздать величественную и всестороннюю картину советской жизни в целом мне, старому, больному и очень занятому человеку, честное слово, не к лицу — я не хочу быть смешным, ломиться в открытые двери и пересказывать всем известное.
Тому, что в муках и лишениях добыл наш народ, слава во веки веков!
Но, оставив в стороне широчайшие общественные горизонты советской действительности, мне хочется на своём личном примере показать то, что у нас старательно замалчивается, — неустроенность и неустойчивость нашей общественной жизни из-за недоведённого до конца разоблачения сталинизма и отказа от ее коренной перестройки и оздоровления. Выяснилось, что идти вперёд не удастся, а значит, приходится неизбежно пятиться назад к Сталину, потому что возврат к Ленину в советских условиях уже невозможен, государственной и партийной бюрократии он не выгоден, наследники Сталина этого не позволят. Это и понятно: нельзя уничтожить идеологическую надстройку, пока существует питающее её материальное и социальное основание.
Хрущёв, замахнувшийся на сталинизм и сам оставшийся типичным сталинцем, был плохим марксистом: вынести Сталина из советского мавзолея можно только вместе с его наследниками.
Хрущёвщине и посвящается последняя книга моих воспоминаний. С нею будет исчерпана вся тема, и с чувством выполненного долга я смогу затем поставить последнюю точку.
Глава 1. Заживо погребенные встают из могил
Когда два надзирателя, укутанные в меха и похожие поэтому на ставших на дыбы медведей, распахнули широкие лагерные ворота, то вконец замёрзшим новоиспечённым гражданам Советского Союза представился нерадостный вид — унылые сугробы, с которых пронизывающая позёмка сдула снежок и обнажила намёрзшую тускло-ледяную корку. Лишь кое-где из неё торчали тонкие обледенелые прутья кустов с ещё сохранившимися чёрными листочками, трепетавшими на ветру. Ивсё. Это была воля.
Возчики звонко хлестнули кнутами и законно отматерились; покрытые инеем низкорослые лошадки дёрнули, и сани пересекли заветную черту. Это мгновение каждый из освобождённых ожидал годы и десятки лет, оно настало, и — я готов поклясться! — никто даже и не заметил заветного перехода от неволи к свободному состоянию: каждый был занят заботами и тревогами наступившего дня.
Читать дальше