Майя Плисецкая - Тринадцать лет спустя

Внешне мои отношения с худруком имперского балета не изменились. Но какая-то «антиискра» между нами пробежала. И мы оба это ощутили. Сегодня я могу предположить, какие соображения могли бродить в голове подзарвавшегося нью-Дягилева: как бы я под влиянием Щедрина не сняла свое имя с афиши имперской группы. Но это мысли из сегодня, когда все коварство замысла Обаяшки четко проявилось словно на детской переводной картинке. А тогда…

9 декабря 2000 года (теперь я хорошо знаю эту дату по судебной документации) Таранда позвонил мне, предварительно поинтересовавшись, дома ли Щедрин — «не хочу его беспокоить». Попросил разрешения зайти ко мне домой на несколько минут:

— Майя Михайловна, дорогая, у меня к вам маленькая просьба. Можно я зайду? Вы не возражаете, если со мной будет одна дама. Она ваша бешеная поклонница. И мечтает на вас взглянуть вблизи…

Я соглашаюсь.

Но то уже был обман. Западня. Капкан звериный.

Московская жизнь всегда суетна, поспешна, тороплива. На половину вопросов отвечаешь бездумно, механически. Лишь бы отстали. Некогда. Телефон разрывается, как в справочном бюро железнодорожного вокзала. Звонки в дверь… Вот в такой задерганной обстановке заявился ко мне Таранда с некой молчаливой дамой, мне не представившейся. Никакого восторга, видя меня в домашней обстановке, дама не проявила. Помнится лишь, что в глаза мне впрямую она ни разу не заглянула. Вроде стыдилась чего-то.

Наша троица усаживается за стол в передней. Молчаливая дама скромно умещается на самом краешке стула. Того гляди упадет. Поспешно раскрывает неказистую канцелярскую папку. И указывает заготовленною ручкой место, где я должна поставить свою подпись.

Обаяшка лучезарит свои улыбки за двоих. Нынче в ходу бросаться на человека с объятиями и поцелуями с такой исступленной радостью, словно стоящий супротив полузнакомый субъект — есть и твоя мать, и отец, и сын, и возлюбленный, но в одном лице, — только-только вернувшийся после десятилетней разлуки с заполярной каторги. Такая манера мне всегда была неприятна. Между внятных восторгов и восклицаний я смогла лишь «невнятно» понять, что мне надо что-то подписать. Что подписать? Зачем?

— Майя Михайловна, дорогая моя, балету необходимо помочь. Так все трудно…

— Что подписать? На какой срок?

— На два года только. Можно мы присядем на секунду?..

— А что здесь написано?

— Надо, Майя Михайловна, подписать, очень срочно. Срочно! С этой бумагой мы сможем отхлопотать для «Имперского балета» хорошее помещение. В самом центре Москвы. Бумагу все очень ждут. Подпишите, пожалуйста, — торопит меня Таранда.

Уже держа угодливо предложенное мне пришлой дамой перо, я оглядываю стол. Нет ли очков поблизости? Но знает каждый, как любят прятаться очки от хозяина…

— Что-то бумага больно пространная…

— Ой, Майя Михайловна, вы знаете, как нужно нам хорошее помещение, — убаюкивает, заговаривая мне зубы, Обаяшка.

Капли сладчайшего меда влажнят его непорочный взор.

…Часто доводилось слышать мне театральные препирания актеров, как достовернее сыграть роль Яго в «Отелло». И как смог такой тертый калач, железный полководец Отелло попасться в примитивные силки интригана Яго. А ведь попался мудрый мавр. Придушил свою белокурую возлюбленную. Убедил-таки Яго мавра. Убедил достоверностью взгляда своих непорочных лучистых глаз. Вот таким путем и надо господам актерам лепить образ «честного парня» Яго. А тут на Тверской сидит с шариковой ручкой в московской торопливой суете балерина. Куда мне до умудренного опытом Отелло!..

И я подписываю бумагу. Не прочитав ее. Бумагу подлейшую. Точнее, две змеиные копии.

Пришлая молчаливая дама, «мечтавшая взглянуть на меня вблизи», закрывает свою канцелярскую папку и встает. Дело сделано. Еще гранд-порция кондитерских улыбок Обаяшки. Целый торт. И посетители торопливо удаляются.

Таранда заулыбал и зацеловал меня до одури. Но я верила ему тогда. Верила, что он взаправду любит балет. Что это не притворство. Что балет для него смысл жизни, а не средство верной наживы. Что на обман и подлог он пойти не способен. Что унесенная торопливыми визитерами бумага точно поможет в получении заветного помещения у московских властей. И что она сроком действия на два года, как заверял меня Обаяшка.

Впопыхах не поняла я, что дама с канцелярской папкой была нотариус. Теперь я знаю ее фамилию и даже инициалы — нотариус Уразова Р. Р. Вот какие доблестные стражи закона водятся в столице нашей Родины.