— Ты куда? — басом спросила она. — А? Куда собрался?
Тяжело сопя, она грузно на четвереньках переползла через гребень вала, поднялась и помогла подняться ван Эгмонту.
— Это твой? Скорей! Они наступают!
Женщина, не пригибаясь, стала карабкаться вниз к брошенному пулемету.
— Ты что же — испугался? Эх, милый… А еще из интернациональной бригады, — она задыхалась, спотыкалась на камнях и, скользя в рытвинах, говорила отрывисто. — Я по одежде вижу. Ты, милый, запомни правило: не сдаваться и не отступать! Вокруг тебя твои товарищи. Послушай-ка!
И действительно, ван Эгмонт услышал: справа и слева от него захлебываются пулеметы. Свои пулеметы. Товарищи были рядом.
Женщина тащила две пачки длинных пулеметных обойм: они были обернуты в обрывки обоев и перевязаны разодранной на ленты скатертью.
— Это для тебе. То-то. Ну давай, давай садись!
Ван Эгмонт вставил обойму, нажал гашетку и стал водить дулом пулемета, из которого в серую мглу протянулось желтое жало пламени. И сразу страх прошел. Наспех выпустив обойму, ван Эгмонт огляделся и прислушался. Туман рассеивался, был холодный серый день. По небу ползли тяжелые тучи: набегут — сразу темнеет и начинает моросить мелкий дождь, пройдут — становится светлее. Далеко перед собой художник увидел серую равнину, по которой цепями ползли темные фигурки. Тогда не спеша, взяв правильный прицел, он стал давать короткие очереди по тем частям цепи, которые особо выдвигались вперед. Цепи залегли. Рокот своих пулеметов смолк.
— На, пожуй! — женщина вынула из кармана кусок хлеба. На плече у нее болтался подвешенный на веревочке бидончик для молока, — и молоко у меня есть. Не смотри так, верно говорю. Бери-ка, хлебни глоток. Вкусно? Это сгущенные сливки. Я их разбавила кипятком. Сливки присылают нам русские. Хорошие люди. Друзья! Братья! Мне выдали для внучки, но она уже убита. Теперь пей ты. Сливки сладкие, замечаешь?
Она быстро раскладывала обоймы. Придвинула ближе ящик с гранатами.
— Ах, эти русские…
Она торопливо перекрестилась. Ван Эгмонт искоса смотрел на старуху. В фильме «Чапаев» он видел молодую женщину у пулемета. Это была хорошая артистка — милая, чистенькая, симпатичная. На нее было приятно смотреть. Теперь рядом с ним была жизнь — некрасиво расставив ноги, в грязи сидела растрепанная седая женщина — обыкновенная испанская рабочая женщина, каких он уже видел много — с густыми черными бровями и мясистым носом, на котором торчала черная бородавка с длинными волосами. Лицо измазано грязью. Видно, она не раз падала на этих проклятых камнях. Черное мокрое платье и пестрый фартук были порваны и густо заляпаны глиной. По смуглому лицу катились капли пота.
— Что, грязная? Ну здесь, милый, фронт. Ты и сам-то не больно красив, не думай.
Она спрятала за спину бидончик.
— Арриба Эспанья! — вдруг донеслось издали.
Фигурки вскочили на ноги. Ван Эгмонт нажал на гашетку.
Он прижимал их к земле, он вдавливал, вгонял в землю: под струями пуль цепь ложилась и исчезала. Но потом раздавалось упорное «Арриба Эспанья!», и люди снова бежали вперед, с каждым разом ближе и ближе.
Ван Эгмонт уже различает фески и шаровары, светлый перекрест амуниции и даже черты темных, искаженных усталостью и ненавистью лиц. Многие падают и уже не поднимаются. Он слышит проклятия и вопли. Поле усеяно черными пятнышками, словно мухи сидят на бархатной серой скатерти. Цепи редеют, но движутся и приближаются.
— Вилли! — вдруг слышит издали ван Эгмонт голос немецкого офицера. — Ползи на левый фланг! Будем поднимать фланги по очереди: пока эта свинья поворачивает дуло и целится, мы будем бежать как можно дальше. Приготовь гранаты! Ну, гони своих черномазых!
— Ладно, Фреди!
— Это немцы. Сволочь, — говорит ван Эгмонт женщине сквозь зубы, зорко всматриваясь в цепь атакующих.
— Не немцы, а гитлеровцы, — отвечает та, громко сопя. — Ты, милый, — тоже немец.
Теперь прижимать их стало труднее: цепи быстро продвигаются — не одновременно, а частями, то справа, то слева.
С обоих сторон строчат пулеметы.
Они близко.
«У них грязные и потные лица. Они тоже устали, — думает ван Эгмонт. — Но их много. Добегут».
Они совсем близко. Ван Эгмонт ясно видит гитлеровца на правом фланге: это Фреди, Вилли уже нет. Офицер лезет правой рукой за спину — за гранатами. Будет последняя перебежка.
— Подай гранаты, мать. В ящике, нашла?
Фреди лежа командует:
— Вперед!
Поднимается и, нагнув голову, как бык, бежит прямо на ван Эгмонта.
Читать дальше