Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных - Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI

Проповедник перевел дыхание. Все слушали внимательно и больше всех ван Эгмонт, который никогда не задумывался о нидерландском колониализме и теперь, сидя перед кардиналом, от удивления даже открыл рот.

— И вот находится голландец, который желает посвятить себя делу облегчения участи цветного населения голландских колоний. Он — не католик. Он — не христианин. Но какое это имеет значение, если он честный человек и берет на себя благое дело? Он обращается к нам за советом и содействием. Так неужели же наш ответ не ясен, — кардинал встал, поднял глаза к небу и осенил себя крестным знамением. — Да поможет ему Бог!

Все торопливо закрестились. Кардинал, не глядя, протянул руку, и один из аббатов вложил в нее конверт.

— Мсье ван Эгмонт, вы правы: «Ubi pus — ibi evscua. Debeo ergo potas» («Где гной, оттуда и удаляй его. Ты должен — значит, ты можешь [лат.]) Не страшитесь подвига! Вот вам рекомендации к католическому пастырю нидерландской церкви Христовой. С этими рекомендациями вы не пропадете: вам обеспечат проезд в Индонезию и на месте радушный прием. Я для вас прошу должность воспитателя увечных детей в католическом приюте города Батавии. Материально вы будете полностью обеспечены, морально также. Крепите связь с нашими миссионерами. Это все. Теперь, друг мой, поспешите на подвиг, и да поможет вам Бог!

Все крестились — женщины всхлипывали, а мужчины усиленно сморкались. Это был драматический эффект, затем пастыри победоносно двинулись в церковь, им вслед повалила возбужденная и растроганная толпа.

Ван Эгмонт взял себя за нос и долго так стоял с письмом в руке. Потом скомкал его и бросил в кусты. По дороге на станцию он повторял себе:

— Так мне и надо.

Полагая, что его собственный быстрый, точный и острый рисунок в состоянии дать зрителю достаточно верное и ясное представление об ужасах колониального бытия, ван Эгмонт стал готовить альбом. О его издании он не смел и мечтать, своих денег пока не было, а надеяться на поддержку со стороны издателей было бы наивно. Заготовляя изобразительный материал, художник решил вначале установить связи с литературными кругами, найти там сочувствующих и при их поддержке опубликовать книгу «Цепи и нити», поскольку она уже была закончена.

Перепечатка рукописи на машинке заняла много времени и обошлась в круглую сумму, в конце концов, все трудности были преодолены. Кто же явится тем первым звеном, ухватившись за которое можно будет потянуть всю цепь?

В Париже проживали несколько известных писателей, но идти к ним без чьей-то рекомендации было бы наивно и преждевременно. После тщательного обдумывания ван Эгмонт решил использовать свое старое знакомство с Шарлем Гидом, известным эстетом и литератором, с которым он не раз встречался в кругах высоколобых до своего отъезда в Африку. Сказано — сделано. С пухлым портфелем под мышкой ван Эгмонт явился к мсье Гиду.

Модный пророк вставал поздно. Старого знакомого он принял в полдень. Подобно Теллюа в хоггарском шатре, он небрежно возлежал на диване в шелковых и изящных туфлях, смахивающих на дамские. Ван Эгмонт уселся напротив на непонятной металлической конструкции, долженствующей выполнять назначение кресла.

«Все то же — великолепные костюмы с набитыми ватой плечами и комариное тельце, — подумал бывший сноб. — Он немного пройдоха, но лицо разумное. Ничего. Если захочет — сможет помочь».

«Совсем другой человек: уехал элегантным парижанином, вернулся африканским зверобоем, — подумал настоящий сноб. — Лицо немного простоватое, но плечи, талия — м-м-м, такие мужчины мне нравятся: они вносят каплю острой ароматной горечи в нашу сладкую парижскую мешанину. Его следует приручить».

Ван Эгмонт начал излагать свою просьбу: нужно просмотреть книгу и помочь протолкнуть ее в печать. Потом они заговорили об Африке. Хозяин понимал гостя с полуслова, он сам недавно был там и уже напечатал эстетскую, не лишенную правдивости книгу о своем путешествии.

Мсье Гид не имел никаких убеждений, кроме одного — желания быть всегда оригинальным, и поскольку хорошее общество полагало, что чернокожие — это не люди, а двуногие животные, то он довольно храбро заявил противоположное: негры — это люди! К тому же в это время увлечение африканскими примитивами было последним криком моды, и вычурная книга Гида ловко попала в цель. Благодаря острому торговому нюху, который прекрасно уживался с изысканным снобизмом, заработал он немало. Мсье Гид, полируя розовые ногти, обычно повторял о себе: «Я живу в безвоздушном пространстве чистой эстетики».