Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных - Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII

Но и люди на палубе «Эглона» уже не те. Вот сквозь тучи холодных брызг и пены они смотрят в хмурую даль, суровые красномордые люди в желтых непромокаемых куртках и теплых вязаных колпаках. Они молчат. Губы, белые от морской соли и ветра, плотно сжаты… В их сердцах бушует злоба…

Свежий ветер долго мотал «Эглон» вдоль берега, и когда, наконец, капитану удалось приткнуться в каком-то маленьком порту, выяснилось, что городок уже занят кемалис-тами: разбойничье судно с грузом чая, сахара и спирта попало на другую сторону огненной черты, разделяющей два мира, и проходимцы в котелках вдруг потеряли над ним власть. Кемалисты сообщили, что белые бегут из Крыма в Турцию. Это было неожиданно…

Капитан дотянул дипломатические переговоры до вечера, а ночью паруса были бесшумно подняты, и «Эглон» выскользнул в туманное зимнее море.

— Ну, а теперь что? Опять возьмемся за старое? — спросил Андрюшка Женьку.

— А что нам делать?

— Балда! Поднять бунт и уйти к красным, в Крым.

После долгого молчания Женька, глядя на черную воду за бортом, заговорил мрачно:

— У капитана в столе браунинг. Оба эстонца за него. Полагаться на мотор нельзя. Палубные матросы — сволочи и бродяги…

— Значит, мы вдвоем должны провернуть все дело и под парусами зимой пересечь Черное море?!

— Ну?!

— Если нас не убьют и если я сумею правильно проложить курс на Севастополь, то дня через четыре мы будем там.

И Женька с видом лихого моряка сплюнул за борт. В романах люди в таких случаях обнимаются или крепко жмут друг другу руки, а зачастую пользуются подобным случаем для политической, идейно насыщенной речи. Но у них все обошлось проще: заговорщики стали потихоньку предлагать свой план каждому матросу отдельно, чтобы другие не знали. Не сговариваясь и не моргнув глазом, все единодушно внесли встречное деловое предложение: трех эстонцев выбросить за борт, название, порт приписки и номер стереть с кормы, все документы уничтожить вместе с флагом, а судно продать кемалистам. Мотор новенький, за судно с мбтором дадут тысяч шесть лир, значит, на каждого придется не меньше тысячи наличными. В Константинополе надо заявить, что судно пошло ко дну, и представить в морской суд иск хозяевам за якобы потонувшие личные вещи.

— Придется все брать в свои руки, — прошептал Женька, когда обед сварился и он забежал к Андрею в камбуз снять пробу.

План действий был составлен в три минуты.

Капитан, как всегда, вышел перед обедом «подышать чистым воздухом», то есть постоять в туче брызг и, обозревая безрадостный горизонт, пососать ядовитую трубочку. Андрюшка принес ему в каюту холодную закуску — маслины и рюмку крепкой дузики, анисовой водки, которую на востоке доливают водой, отчего она становится белой, как молоко, и заедают маслинами; попутно он стянул из стола заряженный браунинг и отдал его Женьке. Подал капитану мыло, тазик и полотенце, усадил за железный столик и принес объемистую миску горячего супа и ложку. Потом они вдвоем — Андрей с ломом, Женька с браунингом — распахнули дверцу каюты и дружно заорали:

— Руки вверх!

Капитан спокойно поднял на них белесые глаза.

— Цто? Вы закрывайт дверь с той сторона. Когда я обе-довайт, то не разговаривают. Васе дело мозет подоздать.

И он начал хлебать суп. Заговорщики опешили.

— Вы арестованы! На судне политический переворот! Поняли?

— Ну и цто?

И капитан продолжал невозмутимо хлебать суп.

— Да вы слышите?! Вы арестованы!

— Ну и цто? Англицане вас будут весить. Кок, давайте рагу и компот!

Женька и Андрюшка вышли. Андрюшка принес рагу и компот. Потом оба постучали в дверцу и вошли опять. Сняли колпаки и, вежливо приставив капитану к груди лом и пистолет, растолковали, что судно ложится на норд-норд-вест и идет к большевикам в Севастополь.

— Ну и цто? — хладнокровно ответил эстонец. Не спеша допил компот и откинулся на койке. — Боцман, вы отвецайт за судно. И за курс. Карты здесь и секстан тозе. Я отдыхайт!

Он улегся, прикрылся бушлатом, повернулся лицом к переборке, за которой журчала вода, и засопел.

Узнав об успехе социальной революции и о переходе власти в руки трудящихся, хмурые эстонцы Мартин и Август переглянулись, застопорили мотор и сообщили, что он вышел из строя. Оба тоже легли на койки и заснули. Матросы палубной команды, узнав о свободе, сначала затеяли жестокую драку, а потом сообразили, что раз начальства нет, то работать не надо, а потому откупорили ведерный бидон спирта, вскипятили ведро крепчайшего и сладчайшего чая, благо трюм был наполнен армейскими банками с чаем и сахаром, и затеяли пир. Стоять на вахте все трое наотрез отказались. Для теплоты они закрыли люк кубрика, и скоро оттуда, как из-под воды, понеслись невероятные звуки объединенной греко-татаро-турецкой песни. В гальюн заговорщики пропускали их по одному, под дулом пистолета. Палуба опустела, Андрюшка и Женька вдвоем остались лицом к лицу со свободой.