Вильям Сибрук - Роберт Вильямс Вуд. Современный чародей физической лаборатории

Я побежал к нему и увидел, что он почти задыхается от волнения и усталости. Он сказал: «Вы видели? Я уже думал, что дело кончено. Меня стало сносить так, потом в другую сторону, но я выбросил ноги в сторону и выправился. Я научился новому приему. Я каждый раз узнаю что-нибудь новое».

К вечеру, посмотрев на десяток его полетов и внимательно следя, каким образом он сохраняет равновесие, я сумел набраться храбрости и попробовал планер сам. Мы подняли его примерно на двенадцать ярдов по склону холма; я вошел в раму и поднял аппарат с земли. Моим первым чувством была полнейшая беспомощность. Машина весила около сорока фунтов, и огромная поверхность, открытая ветру, вместе с уравновешиванием десятифутовых крыльев, заставляли сильно напрягаться, чтобы удержать ее. Она качалась и наклонялась из стороны в сторону при каждом дуновении ветра, и я еле-еле удерживал ее.

Лилиенталь особенно предостерегал меня от наклона аппарата вперед и вниз, когда ветер давит на верхнюю поверхность крыла – обычной ошибки, с которой сталкивается новичок. Эта тенденция планера предотвращалась выбрасыванием ног вперед, как при приземлении, что выпрямляло планер и замедляло движение вперед. Когда стоишь в раме, локти прижаты к бокам, предплечья – горизонтальны; руками держишься за одну из горизонтальных поперечных расчалок. Центр тяжести машины располагается около локтя. В воздухе, когда поддерживают крылья, вес тела концентрируется на вертикально вытянутых руках. Ноги и нижняя часть туловища висят свободно.

Я несколько времени стоял лицом против ветра, чтобы привыкнуть к машине, а затем Лилиенталь сказал, чтобы я двигался вперед. Я медленно побежал против ветра; вес машины уменьшался с каждым шагом, а затем я ощутил ее подъемную силу. В следующий момент ноги мои оторвались от земли, и я планировал по «воздушному склону» в нескольких футах над землей. Аппарат сильно качался из стороны в сторону, но мне удалось приземлиться благополучно, к полному моему удовлетворению. Я сейчас же решил заказать себе планер и научиться летать. Чувство полета восхитительно, и описать его невозможно. Тело удерживается сверху – ноги не чувствуют напряжения или веса, как будто бы исчезла сила земного тяготения, хотя в действительности вы висите из машины в неудобном и утомительном положении».

Научная работа не могла оторвать Вуда и его жену также и от участия в веселой жизни американской колонии в Берлине, вместе с другой молодой парой американцев, с которыми они встретились и подружились после случайного столкновения двух мужей в физической лаборатории университета. Однажды Вуд заметил студента, занятого задачей, похожей на его собственную. После формальных поклонов и Guten Tag в дружелюбном, но «оборонительном» нейтралитете, Вуд попросил по-немецки спички. «Gewiss» (конечно), ответил другой, «но ведь вы, наверное, американец?» Студент этот был Август Троубридж из Нью-Йорка, который впоследствии стал профессором физики в Принстоне. Они познакомили своих жен, и все вчетвером подружились с Чарльзом Де-Кэй, бывшим тогда американским генеральным консулом. Они ходили на рауты и приемы, чаи, обеды, в оперу, Зимний Сад, с его клоунами – в том числе знаменитым Лаватером Ли, который занимался этим делом во фраке и без грима.

Молодой Вуд, с помощью подстрекавшего его Троубриджа, иногда также устраивал клоунады – обычно за счет «достопочтенной» германской полиции и надутых чиновников. Один из любимых рассказов Троубриджа о Вуде касается шутки, разыгранной в надземном метрополитене. В этой «воздушной» железной дороге, опоясывающей Берлин, вагоны имели места первого, второго и третьего классов. Только принцы, миллионеры и дураки ездили в первом классе. У Троубриджа и Вуда были зеленые сезонные билеты второго класса. Однажды, в день, когда железнодорожная полиция с особым рвением и бдительностью занималась своим делом, Роберт купил желтый билет третьего класса и, гордо размахивая им, прошел через контроль и ввалился с Троубриджем в отделение вагона второго класса. Полицейский сразу же устремился по его следам, вошел в вагон и, когда поезд тронулся, начал сердито разглагольствовать. Вуд сделал вид, что очень плохо понимает по-немецки, и, когда они подкатили к остановке у Зоологического сада, полицейский побагровел от ярости. Он схватил Вуда за руку и сказал: «Вы должны выйти здесь».

Вуд возразил с негодованием, на отвратительном ломаном немецком: «Нет, я не выхожу здесь . Я выхожу на Фридрихштрассе».