Виктор Тельпугов - Парашютисты

Кузя видел только сапоги, но впечатление было такое, будто все солдаты уже в строю - стоят, застывшие по команде "смирно". Тихо, настороженно стоят, лишь легкое, спокойное дыхание слышится...

Кузе не хотелось шевелиться. Долго лежал, свесившись с койки почти до самого пола, и все глядел на сапоги.

- Ты что? - сквозь дрему спросил Слободкин.

- Ничего.- Кузя еще раз глянул на воображаемый строй. - Завалилось вот кресало куда-то, никак не могу отыскать.

- У меня есть. Вставай, покурим.

- Скоро подъем?

- Через час.

- Еще всласть накуримся.

- На что ты все-таки уставился там? - Слободкин проследил взглядом за тем, куда так пристально смотрел Кузя.

- Больно красиво сапоги стоят. Ровно, как по линеечке.

- В каждой роте есть свой Брага, наверное. Иначе б так не стояли.

Они вышли, осторожно ступая по узкому проходу между койками. Закурили.

- Интересно, где он сейчас? - спросил Слободкин.

- Кто?

- Брага.

- Там. Далеко.

- А Поборцев?

- Тоже хороший человек.

- И Коровушкин, и Хлобыстнев.

- Все хорошие.

- Только не надо о них так. Они не сплошают, будь уверочки.

- У Верочки?

Пословица такая в нашей школе была. Будь уверен, словом.

- В школе? Ах, да, да, Ина еще говорила...

Кузя был не виноват, Слободкин сам завел этот разговор.

- Интересно, ее-то судьба куда забросила?

- Кого?

- Ну не школу же.

- У своих родственников в деревне, наверное. Адреса, жаль вот, не знаю.

- Эх ты! - вырвалось у Кузи откуда-то из самого сердца.- Подумай, может, вспомнишь.

- Не знаю, говорят тебе, никогда и не думал, что пригодится. А хочешь скажу тебе, что сейчас она делает?

- Скажи.

Слободкин посмотрел на часы.

- Пишет письмо. Она всегда в это время мне письма писала. На каждом дату и время ставила: такое-то число, семь часов ноль-ноль минут.

- Ты это серьезно?

- Совершенно серьезно.

- А ты, пожалуй, прав. Сидит где-нибудь в уголочке и пишет.

- Утешить хочешь? - недоверчиво поглядел на приятеля Слободкин.

- Чудик ты, Слобода. Тебе такое счастье выпало, все тебе завидуют, а ты?..

- В ней-то я не сомневаюсь. Я тебе про твои насмешки говорю.

- И опять чудик. Еще раз совершенно серьезно: сидит сейчас и пишет тебе письмо.

Слободкин еще не очень доверчиво, но уже не сердито посмотрел на Кузю.

- Покурили?

- Покурили.

- Вышли на минутку, а проболтали чуть не целый час. Вот-вот побудка.

Когда приятели отворили дверь из курилки, в нее ворвался зычный, прополоснутый холодным утренним воздухом голос дневального:

- Подъем!

"Совсем как в первой роте",- подумал Кузя.

- Совсем как у нас в первой! - сказал Слободкин. Морщась и слегка покряхтывая от не совсем еще заживших ран, поблескивая в полумраке белыми бинтами, вставали солдаты. Вставали быстро, словно боясь отстать друг от друга. Одевшись, выбегали во двор - строиться. Там их ждал уже старшина. Сапожки на нем, как у всех старшин, хромовые, куценькие. Прошелся перед выравнявшимся строем, будто бы еще полусонно поглядел на заспанные лица бойцов. И вдруг:

- Смирно! По порядку номеров рассчитайсь!

- Первый.

- Второй.

- Третий...

- На месте шагом марш! Запе-вай!

Эх, махорочка, махорка,

Подружились мы с тобой.

Вдаль глядят дозоры зорко.

Мы готовы в бой!..

Слова песни шевельнули облетевшие ветви деревьев, густо посаженных вдоль казарменного забора. Тяжелые капли упали с них к ногам солдат.

В батальоне выздоравливающих начался новый день.