Виктор Тельпугов - Все по местам !

путается под ногами, мешает работать. Совершенно беспомощен и никчемен. Это они еще не знают, какой из него токарь! Что же будет потом?..

Невеселые мысли Слободкина увели бы его далеко, если бы на выручку не пришла сама бригада.

- Эй! Ты пятую ищешь? - сердито окликнул его чумазый парень в телогрейке, промасленной до такой степени, что она казалась кожаной.

- Пятую.

- Я - пятая. Где тебя столько времени черти носят? Тебе мастер что сказал?

- Шестерни полетели...

- Полетели, полетели,- передразнил его чумазый, - ты уж не подумал ли, что улетели они совсем? Вот, полюбуйся, я сам их снял, пока ремонта твоего дождался.

У ног Слободкина прямо на земляном полу лежали три щербатые шестерни - у каждой не было и половины целых зубьев.

- Твоя работа? - в свою очередь рассердился Слободкин.

- А я-то тут при чем? - развел руками парень.

- Если бы уход за шестернями был, они бы еще сто лет прослужили. Так где же твоя бригада?

- Ты что, глуховат малость? Сказал же тебе - я и есть пятая.

- Ах, вот оно что...-понял, наконец, Слободкин. И большое у тебя хозяйство?

- Для одного человека вот так хватает! Испытываю автоматы на вибраторах. Ну, давай, давай, ремонтируй, некогда мне.

Чумазый исчез так же неожиданно, как появился. Слободкин опять остался наедине с невеселыми мыслями. Они, как поломанные шестерни, поворачивались медленно, со скрежетом, одним скрошившимся зубом ломая другой. Вот получил задание, нашел пятую бригаду, выяснил размеры аварии. Приступай к делу, да побыстрей, не теряй ни минуты. Все верно, и все наперекосяк: какой бы он ни был плохой, но все-таки токарь, а мастер подбросил ему работенку чисто слесарную. И как это легко и просто у него получилось: придется наращивать зубья! Конечно, придется. Куда теперь денешься? Но слесарного инструмента под рукой нет, и вообще Слободкин отродясь не починил сам ни одной шестерни. Видел только, как

другие это делали. Правда, вспомнил сейчас все, до малейших подробностей. И как надо спилить остатки выкрошившихся зубьев, и как просверлить отверстия для крепления новых, и как резьбу метчиками нарезать... И еще вспомнил Слободкин, что он солдат, что в любом, самом трудном деле он должен, обязан даже найти выход. Сообразить и доложить!-учил его старшина Брага. И соображал, и докладывал.

...Поздно вечером, свалившись без сил на койку в промерзшей конторе, Слободкин не мог даже как следует вспомнить, где и как отыскал он метчики, сверла, напильник, в каких тисках по очереди зажал все три шестерни и всем трем не только вставил новые зубы, но и спилил их ровно, точно, аккуратно. Он делал все это с каким-то дьявольским наслаждением, словно доказывал не Баденкову, Каганову, пятой бригаде, а самому себе, может быть, в первую очередь: руки его кое-что умеют, голова на плечи не только для этой дурацкой чалмы посажена.

Прошедший в тревогах и хлопотах день был знаменателен для Слободкина и тем, что принес ему знакомство еще с одним человеком в шинели, Прокофием Зимовцом. С первой же минуты они поняли, что судьба свела их вместе совсем не случайно. Известно, солдаты сходятся быстро и по каким-то особым, необъяснимым законам. Уже по тому, как Зимовец отсыпал из тощего кисета махорку для нового знакомого, тот почувствовал, что перед ним человек не только добрый, но и сам немало протопавший по солдатским путям-дорогам.

-Десантник? - спросил Зимовец.

- Откуда знаешь?

Круглое, веснушчатое лицо Зимовца покрылось оборочками едва заметной улыбки.

- Да об этом уже весь цех говорит. Кого только тут нет! Теперь еще и воздушная пехота будет. Трудно тебе придется здесь - приварок не тот. Ты к десантным разносолам привык - у нас сырое тесто взамен хлеба и то не каждый день. Как - сырое?

-Очень просто. То дров нет, то муки. То и того и другого сразу. Сегодня как раз такой денек выпал. Мы их знаешь как зовем, такие дни?

- Ну?

- Разгрузочными.

- Зачем?

- Чтобы не так тошно было терпеть до следующего. Посмеемся, вроде легче станет.

- Был у меня в роте дружок Кузя. Тоже все острил насчет разгрузочного да разгрызочного.

- Разгрызочного?

- Придумали вместе с ним, когда в окружении сырую картошку грызли. И еще грибы.

- Тоже сырые?

- Ага.

- Понятно.

- И тебе, чувствую, довелось?

- Спрашиваешь!..

Восстанавливая сейчас в памяти этот разговор, Слободкин подумал о Кузе. Где он теперь? Что с ним? Вернулся в роту? Или попал в другую, первую встречную, маршевую? Или напоследок и к нему придрались доктора и упекли в какую-нибудь дыру, вроде этой? Слободкин никак не мог сравнить своего теперешнего положения с тем недавним, хотя тоже не героическим, но все-таки воинским. Тут, в одиночестве, он мог себе в этом признаться откровенно и честно. Конечно, никаких подвигов он лично не совершил. И Кузя, пожалуй, тоже. Но немца все же били? Били! И еще как! А теперь? Тыловик, нестроевик и еще много ик, от которых, как задумаешься, нервная икота начинается. Или это от стужи?