Иван Бережной - Два рейда

Уже скоро месяц, как старший лейтенант Семченок у меня помощником, а поговорить по. душам нам так и не удавалось. Мы даже редко виделись: то один в разведке, то другой, а то и. оба на задании, только в разных местах. В том, что он не из трусливых и дело свое знает, я не раз имел возможность убедиться. Но мне хотелось узнать его ближе. Однако Семен Семенович оказался человеком, которого не так-то просто вызвать на откровенность.

Природа постаралась, чтобы наградить Семченка качествами, которых хватило бы на двоих. Высокий, плечист и сложен на славу. Из-под хорошо подогнанной гимнастерки выпирали его могучие мышцы. У него крупное смуглое лицо, широкие сросшиеся черные брови, из-под которых смотрели карие удивительно спокойные глаза. Да и все в нем спокойное, неторопливое. В обращении сдержан, даже суховат. Не разговорчив он был. Это еще больше разжигало мое любопытство. Но я не знал, какой придумать предлог, чтобы расшевелить его, заставить заговорить.

Не знаю, сколько бы так продолжалось, если бы не помог случай.

Как-то к нам зашел командир артиллерийской разведки Леонид Прутковский. Заговорили о Карпатском рейде, стали припоминать погибших там товарищей.

— Да, не вернулся из Карпат и мой земляк, сибиряк Яша Мирошниченко, хороший был пулеметчик, — с грустью проговорил Прутковский, потом вдруг спросил: —А знаете, наше извещение о гибели Яшки для его семьи — третье за войну?

— Как это, третье? — не понял Клейн.

— Яков начал воевать в первый же день нападения гитлеровцев, западнее Львова. Получилось так, что их подразделение было отрезано от части, окружено. Бойцы продолжали драться и после того, как стало известно об отходе полка. Всех их, естественно, посчитали погибшими. Сообщили об этом на родину каждого. Однако нескольким человекам удалось уцелеть, в том числе и Мирошниченко. Пошли вслед за немцами. Сплошного фронта тогда еще не было. Вышли к своим, пристали к первой попавшейся части и продолжали воевать. А через некоторое время часть вступила в неравный бой западнее Киева. В этом бою немецкий танк наехал на окоп, в котором сидел Яков, и завалил его. Наши не устояли, отошли. Вслед за ними поспешили на восток и немцы. На Мирошниченко пошла домой вторая похоронка.

— Как же он выбрался из могилы? — спросил Роберт.

— К счастью для Якова, в соседних окопах незамеченные немцами остались три раненых красноармейца. Они видели, что Яшку завалило землей. Решили откопать. Мирошниченко оказался жив. Оттащили его в рощу, привели в чувство и вместе побрели на восток. Дошли до Спадщанского леса на Сумщине и там встретились с партизанами…

— Ну и ну, такого и нарочно не придумаешь — удивился Клейн. — Как в сказке…

— А чему тут удивляться? На войне всякое бывает, — подал голос Семченок. — Случается, и живых закапывают…

— Это уж ты брось, — засмеялся Роберт.

— Не веришь? Самого чуть не закопали…

— Тебя?! Не может быть! — вырвалось у меня. — Расскажи…

Мою просьбу поддержали политрук и Леня Прутковский. И Семченок уступил.

— Приключилось это в Сталинграде, незадолго перед контрнаступлением наших войск. Тогда я был еще минером, — начал спокойным голосом Семченок.

— Ты, минером? — переспросил Клейн.

— А что, не похож? — улыбнулся старший лейтенант.

— Почему же? Каждый разведчик должен, быть минером, — вставил я.

— Если хотите знать, я не просто минер, а командир саперной роты. Да и большинство ребят во взводе — минеры, переквалифицировавшиеся в разведчиков, — продолжал Семен Семенович. — Работы нам в Сталинграде было по горло. Приходилось выполнять не только свои прямые обязанности, но и как пехотинцам обороняться, стоять насмерть…

Сначала Семченок говорил неторопливо, как бы нехотя, потом воспоминания подхлестнули его, и он заговорил живее. Рассказывал о саперах, отзывался о них с теплотой. К людям этой мужественной военной профессии он относился с особой симпатией. И не только потому, что сам был сапером. Всем известно, насколько тяжелая и опасная их служба. Справедливо говорят: сапер ошибается раз в жизни…

Старший лейтенант подумал, видимо припоминая подробности тех событий, и продолжал:

— К тому времени, о котором я говорю, все попытки немцев полностью овладеть Сталинградом и выйти к Волге, хотя и с трудом, но отбивались нашими войсками. Бывали случаи, что уступали клочок земли, дом, квартал, но затем ночью отвоевывали. Противник все же не терял надежды прорваться. Только теперь немцы наступали не по всему фронту, а на отдельных направлениях: сегодня в одном месте попробуют, завтра в другом… И везде терпят неудачи. Тогда они изменили тактику. Однажды перед фронтом обороны нашей дивизии создали ударный кулак из пехотных и танковых подразделений и после мощной артиллерийской и авиационной подготовки бросили его в бой на узком участке. По тому, с каким упрямством они лезли, мы поняли: немцы решили во что бы то ни стало прорваться к Волге именно здесь. Надо сказать, это место для прорыва они избрали не случайно. Если бы им удалось выполнить задуманное, то они убивали бы двух зайцев: держали бы под прицельным огнем реку и выходили во фланги и на тылы наших соседей. На карту ставилась судьба всей обороны. К этому надо прибавить еще и то, что дивизии как таковой не было. Подразделения, обескровленные в неравных боях, действовали на пределе, еле сдерживали атаки противника. Об этом догадывалось и немецкое командование.