Михаил Шушарин - Александр Юдин

— Никак нет, ваше благородие, — спокойно возразил Саня, — этого не может быть!

— Доказательства?

— В тот день я был еще в тюрьме.

Пока Юдина допрашивали, в кубрике перерыли все, но ничего не нашли. Старпом крутил кошачий ус:

— Чтоб этого больше не было, слышь, быдло?!

Юдин смотрел ему в глаза и говорил:

— Я же сидел, ваше благородие!

Когда отпустили, он сделал налево кругом и бодро выскочил из каюты.

— Товарищи! — Егорыч сказал это слово тихо, насторожившись. — Мы должны понять, что арест руководящего центра — не конец борьбы. Живы еще в сердцах народа огни пятого. Держать партийное знамя выше, хранить его зорко, очищать партию от соглашательских и ликвидаторских элементов — наша задача. Я думаю, товарищ Юдин не опозорит этого знамени. Я уверен в этом.

Пономарчук сиял, но обычная лукавинка в его глазах потухла.

— Что ж? Парень проверенный. Подготовка у него есть. Я предлагаю принять! — почти шепотом высказал он свое мнение.

— Кто за то, чтобы принять? — спросил Егорыч.

Восемь мозолистых рук поднялись вверх [15] ЦГАСА, ф. 164, оп. 29 пур. . Александра Юдина единогласно приняли в партию.

Расходиться начали по одному, окунаясь в прохладу необыкновенно черной южной ночи.

Саня остался ночевать у Егорыча.

Вместе они вышли на крыльцо, разместились на ступеньках, закурили. Помолчали.

— Спасибо, Егорыч! — выдохнул, наконец, Саня.

— Будет благодарить-то.

— Быть неблагодарным нельзя. Пойми, тяжелая крестьянская жизнь, служба… Беспросветно… А вы будто холодной водой меня окатили! Спасибо вам за это.

Поздно заснули в ту ночь Юдин и Егорыч.

Прошел еще год. Многие большевики были арестованы. Оставшиеся на свободе действовали очень осторожно. Жизнь замерла. Люди боялись сказать лишнее слово, сделать неосмотрительный шаг.

Перед пасхой Пономарчук и Юдин отпросились ко всенощной.

Пономарчук сообщил:

— Егорыч организует маевку, нужно красное полотнище, нужны мы, чтобы посоветоваться. Идем!

— Пойдем. Но лучше поодиночке.

— Конечно.

…Безлюдно и темно ночью на улицах рыбачьего поселка. Ветер повизгивает в ветхих оконных переплетах, воют собаки. Кое-кто в церковь пошел, ко всенощной. Но лишь кое-кто. Рыбаки — народ не религиозный: почти в каждой хате горит свет, доносятся пьяные голоса, смех.

Вот знакомый переулок, домик Егорыча. Юдин постучался в окно три раза и оглянулся. Чьи-то тяжелые шаги удалились к выходу. Постучал еще раз. На противоположной стороне улицы послышался топот. Матрос замер. Ярко начищенные пуговицы полицейского мундира, кокарда блеснули в темноте. «Грудь под бушлатом обмотана кумачом… Завести к Егорычу — провалить всех. Может, устроить скандал, крикнуть: «Полундра?»

Юдин замер в нерешительности.

Полицейских было двое. Один, перепрыгнув лужу, быстро подходил к матросу, другой был уже почти рядом. Вот он! Саня мгновенно откинулся всем телом назад, ударил, что было силы в лицо, и, перепрыгнув через упавшего, ринулся бежать. Сзади послышался свисток, потом где-то сбоку и спереди ответили, а потом, прорезывая глушь ночи, завыли полицейские свирели. Пробежав по кривой улице квартала два, Саня увидел, что навстречу движется группа полицейских. Повернуть обратно? Нет. Сдвинув бескозырку набекрень, пошатываясь, пошел навстречу полицейским. Они почти бежали и около угловой калитки остановили его.

— Эй ты, куда идешь? — спросил самый высокий.

— Я? Сюда, — откликнулся Саня, показывая головой на калитку. Прислушался. Преследователей не было слышно. Очевидно, жандармы ошиблись, свернули в переулок.

— А ну, идем, — неуверенно проговорил высокий. — Проверим, приглашен ты тут, али врешь.

В домике ярко светились окна, слышались молодые голоса, звуки гитары. «Конец, — подумал Юдин, — все пропало». Он подошел с полицейскими к двери, постучал отрывисто, резко, как к Егорычу, три раза. На пороге появилась нарядная девушка.

— Это к вам? — сипло спросил жандарм.

Юдин умоляюще смотрел в лицо незнакомке. Оно искрилось смехом. Секунду помолчав, она подала руку.

— Ох, Ванюша, а я тебя не узнала. — И к полицейскому: — Да, это наш!

Дверь захлопнулась.

Юдин сначала был ошеломлен всем происшедшим, потом на лице его изобразилось недоумение. Но незнакомка, смеясь, сорвала с него бескозырку и спросила:

— Ловко? А?

И Саня засмеялся вместе с нею. Возвращаться к дому Егорыча или в город было бессмысленно.