Вячеслав Тимофеев - На незримом посту - Записки военного разведчика

В конце мая из Самары вернулся Илья Круглов. Вместе с последними газетами он привез воззвание Самарского ревкома, призывавшее трудящихся дать вооруженный отпор белочехам и белогвардейцам.

Илья толком не мог рассказать о событиях. Сообщил лишь, что на Саратов и Самару перестали ходить поезда, что, по слухам, в Пензе чешские легионеры разгромили ревком, захватили заложников, ограбили банк и идут на Самару.

Чтобы разобраться в событиях, я до глубокой ночи читал привезенные кузнецом газеты. Постепенно события для меня стали проясняться.

На Самару не в первый раз налетало всякое воронье, а в мае анархисты и максималисты подняли в городе контрреволюционный мятеж. Поводом для этого послужил приказ чрезвычайного штаба ревкома о мобилизации лошадей для оренбургского фронта. Среди ломовых и легковых извозчиков города начались волнения. Этим воспользовались контрреволюционные элементы. Как раз в тот день я приехал в губсовнархоз по делам Сергиевского имения и увидел на улицах вооруженных матросов-анархистов. Это было уже под вечер. Я направился в партийный клуб, чтобы узнать, что случилось.

- Вот здорово, что ты здесь! - увидев меня, обрадовался начальник дружины Красной гвардии Трубочного завода Василий Скупченко. - Бери пулемет, вот этих ребят и направляйся разгонять матросню. Если потребуется, действуй решительно...

Пулемет "максим" мы установили в башенке дома, что поблизости от изящного особняка Курлиной, где так уютно пристроилась федерация анархистов, а чуть в стороне - комитет самарских максималистов.

Всю ночь мы провели у пулемета, но ни анархисты, ни максималисты на улицу не вышли. А наутро стало известно, что, пока они договаривались об условиях захвата власти в Самаре, подоспели отряды рабочей Красной гвардии и начали разоружать матросов-анархистов. Я сдал пулемет и хотел поговорить с Кожевниковым, но найти его не удалось.

Уже в поезде, возвращаясь в Сергиевск и перебирая в памяти события прошедших суток, я вспомнил, как анархисты стреляли на Дворянской улице в окна домов, где находились различные советские и партийные учреждения. Как могло случиться, думал я, что в Самаре хозяйничают вооруженные бандиты? Может, у нас недостает решительности? В нас стреляют, а мы либеральничаем, уговариваем. Что это - чрезмерная гуманность Самарского ревкома или его бессилие?.. Вспомнил я и разговоры в губкоме о том, что до сих пор не был расстрелян ни один политический враг Советской власти. Но разобраться тогда в сложнейших вопросах внутренней политики партии я не мог.

С этими мыслями я возвратился в имение, решив в ближайшее время снова поехать в Самару. "Там нужны люди, а я тут с сеялками да боронами вожусь". Но различные хозяйственные дела заставили меня со дня на день откладывать отъезд.

Это было в начале июня. Однажды, поднявшись, как обычно, с петухами, я пришел в кузницу, чтобы сообщить Илье о своем решении покинуть имение и попрощаться с ним и другими рабочими. Управляющий был уже там, хотя никогда в столь ранний час он здесь не появлялся.

- Пришла пора расстаться с этими местами, - не ответив на мое приветствие, сердито буркнул он. - Разумеется, я мог бы заставить вас уйти пешком, но не хочу брать греха на душу. Можете воспользоваться телегой. Так что - с богом!..

Находившиеся в кузнице рабочие переглянулись.

- И поторапливайтесь, а не то легионеры поговорят с вами по-другому. Они скоро пожалуют и сюда. Думаю, их заинтересуют не только наши лошадки, хлеб и мясо, но и живой коммунист...

Молча смотрел я на управляющего: так вот ты кто!..

- Я не оговорился: именно живой коммунист, - продолжал он откровенно издевательским тоном, - потому что в Самаре остались только мертвые. Не вышло, господа большевики. Хотели крестьянство по миру пустить? Не позволим! Хватит митинговать! Покомиссарили!

Только теперь я понял, какая молния озарила управляющего: щеки его горели, выражение лица стало надменным, точно к нему вернулась прежняя власть офицера царской армии над бесправным солдатом. С его поведением как нельзя более гармонировала его одежда: из-под накидки виднелся стоячий воротник защитного офицерского кителя, бриджи были отутюжены, хромовые сапоги на высоких каблуках начищены до блеска...

Из Сергиевска доносился приглушенный расстоянием колокольный звон.

- Слышите? - обращаясь к рабочим, произнес управляющий. - Поминки по ревкому справляют...

- Рано радуетесь! - перебил я его. - Рабочие и крестьяне взяли власть в свои руки не для того, чтобы позволить незваным пришельцам, в том числе и белочешским легионерам, хозяйничать на нашей земле.