Анна Тимофеева-Егорова - Я Береза, как слышите меня

Нашла. А заходить боюсь. Уже прочитала все плакаты, стенгазету, объявления, развешенные по коридору, а к заветной двери с надписью "Приемная комиссия" подойти все не решаюсь.

- Вы кого ждете, девушка? - спрашивает меня военный в форме летчика.

Я не видела его лица: уставилась на нарукавный знак, вышитый золотом, эмблему ВВС. Вот такую эмблему мне в далеком далеке подарят летчики, узники Костринского лагеря. Они сплели сумочку из соломы, на которой спали, вышили на ней эмблему ВВС (пропеллер самолета) с моими инициалами - А.Е. (Анна Егорова) и тайно передали мне... А тогда, заикаясь я начала говорить, что очень хочу поступить в летную школу аэроклуба и вот даже заявление принесла.

- Заявления мало, - сказал он. - Нужны рекомендации с шахты, от комсомольской организации, медицинское заключение, свидетельство об образовании и метрика. Когда все документы соберете, приходите с ними на мандатную комиссию. Комиссия решит - принять вас или нет.

Поблагодарив летчика, окрыленная тем, что начало сделано, я выскочила на улицу и, не чувствуя под собой ног, помчалась в сторону Красных ворот, на шахту.

В комитете комсомола мое поступление в аэроклуб одобрили, а вот в бригаде...

- И куда тебя несет нелегкая, - мрачно прокомментировал Вася Григорьев. Лучше бы тебе, Егорова, в институт пойти учится, а летать пусть - пусть парни летают.

- Да куда ей, дохлой такой, лезть в летчики! От удара током еще не оправилась, - высказалась Тося Островская.

Эх, Тося, Тося, а еще задушевная подружка... Спали, можно сказать, вместе - в общежитии рядом койки стояли, работали в одной бригаде, на рабфаке учились вместе. Даже платья и кофточки у нас были "взаимозаменяемые", вернее, одна вещь на двоих: сегодня она в юбке с кофтой, а я в платье, завтра - наоборот. Тося мечтала стать врачом, а я еще не решила, кем быть, и на этой почве у нас случались споры. Забегая вперед, скажу - Антонина Сергеевна Островская выучилась - таки на врача и всю войну была на фронте хирургом. А тогда она очень хотела, чтобы и я шла с ней вместе в медицинский институт.

Все сомнения, несогласия со мной остановил наш бригадир.

- Она жилистая, выдюжит. Пусть поступает! - заключил он и дал мне рекомендацию.

Теперь предстояло пройти медицинскую комиссию, да не одну, а две. Сомнений было много. Пугали какими-то лабиринтами, ямами, якобы придуманными врачами для тех, кто хотел летать. Но, к моему удовольствию, никаких лабиринтов и ям на комиссии не было. В обыкновенных кабинетах сидели обыкновенные врачи, которые прослушали, простукали нас, повертели на специальном кресле, испытывая вестибулярный аппарат, и, если не находили никаких отклонений, писали: "Годен".

Правда, на вторую комиссию из двадцати человек пришли только двенадцать. Для меня все обошлось благополучно. Все врачи написали одно, самое чудесное из всего русского языка слово - "здорова".

Оставалась еще мандатная комиссия.

Люди, кто в военной (летной) форме, кто в сугубо штатских пиджаках, убеленные сединами и совсем молодые вот уже который час сидели за большим дубовым столом и решали, кто достоин чести подняться в небо. Справки, характеристики, рекомендации...

Груда их на столе. Читай, разбирайся, мандатная комиссия. Но что документы - сухота одна. Нужно посмотреть на кандидата, подумать, определить, на что он годен, задать вопросы, не предусмотренные справками.

И вот, отработав в шахте ночную смену, я помылась в душе, переоделась, позавтракала в шахтной столовой и направилась на мандатную комиссию. Располагалась она в бывшей церкви в Яковлевском переулке, что у Курского вокзала. Теперь здесь были классы и кабинеты аэроклуба.

Меня долго не вызывали, и я - после ночной-то смены - заснула, сидя в углу на деревянном диване. Но стоило услышать свою фамилию - вскочила и, не оправившись ото сна, влетела в кабинет. Надо было предстать перед высокой комиссией по-военному, доложить по всем правилам, а я только и сказала:

- Это я, Аня Егорова, с двадцать первой шахты...

Все сидящие за большим столом дружно засмеялись.

Вопросов же ко мне было бесконечно много: спрашивали о родителях, о братьях, о сестрах, и о работе, и о географии.

- Определите долготу и широту города Москвы, - помню, предложил кто-то из дотошной комиссии.

Я подошла к карте, висевшей на стене, долго водила пальцем вверх по меридиану и вправо по параллели, наконец объявила. Все снова засмеялись. Но почему? Оказывается, перепутала долготу с широтой.