Максим Чертанов - Эйнштейн

Эйнштейн дал себя убедить и написал Эльзе, что запрещает публикацию (а также отказал в просьбе Ассоциации по борьбе с антисемитизмом войти в ее исполнительный комитет: «Не считаю, что мы, евреи, можем непосредственно способствовать борьбе с антисемитизмом»); Эльза была расстроена, жена Мошковского умоляла не губить мужа, несущего убытки, и в 1921 году книга все-таки вышла с оговоркой, что Эйнштейн «не несет ответственности за содержание». Книжка на самом деле заурядная, а ее «ужас» в том, что еврей превозносит еврея, что, как считали Борны, недопустимо: евреи должны сидеть тихо. В ней масса неубедительных фрагментов; якобы Эйнштейн сказал: «Достоевский дает мне больше, чем любой научный мыслитель, больше, чем Гаусс», а Мошковский прокомментировал: «Скажу прямо, я был поражен, услышав, что он, великий ученый, находит источник высшего счастья вовсе не в науке». В СССР она была популярна, ей доверяли и всех особенно потряс этот пассаж о Достоевском. Лев Кассиль: «Известный ученый (! — М. Ч.) А. Мошковский, близко знавший (! — М. Ч.) великого Эйнштейна, писал…» Л. Ю. Писарчик, кандидат философских наук: «В художественном мировоззрении Достоевского Эйнштейн находил тот высший моральный принцип, который он не мог подчерпнуть ни в каком ученом трактате».

3 ноября Эйнштейн прочел лекцию в Ганновере, 7-го вернулся в Берлин. Все скверно. Денег нет ни у кого, научные исследования под угрозой. Ряд немецких академий и профессиональных ассоциаций объединились в Чрезвычайное общество поддержки немецкой науки и образования, чтобы предотвратить крах; Эйнштейн вступил туда и стал ответственным за привлечение американских пожертвований. Очень кстати Принстонский университет, университет штата Висконсин и Национальная академия наук в Вашингтоне пригласили его читать лекции. Но он колебался. Звали в Англию — тоже колебался. Пригласили в Испанию — обещал приехать ненадолго, потому что там очень хотела побывать Илзе. Эльза была не против Америки, но ее не устроил гонорар —15 тысяч долларов. 8 декабря вышел в свет «Краткий очерк развития теории относительности», а 15-го Эйнштейн подписал свою первую петицию о помиловании. Объектом ее был Йожеф Келен, венгерский коммунист (после 133 дней существования Венгерская советская республика была уничтожена, многих казнили без суда и следствия). В те времена международные петиции еще имели какой-то вес: Келен был приговорен к пожизненному заключению, в 1922-м по обмену пленными попал в СССР, занимал высокую должность, но от судьбы не ушел: был перемолот сталинскими жерновами в 1938 году.

В декабре еврейская община Берлина спохватилась, что Эйнштейн не является ее членом и не платит налог на синагогу. Он отказался: «Никого нельзя принудить стать членом религиозной общины. Слава богу, те времена уже давно канули в Лету. Я заявляю раз и навсегда о своем намерении не вступать ни в какую религиозную группу». В Берлине проездом побывал Бор, еще поговорили; 16 декабря Эйнштейн писал Эрнесту Фэрроу, ботанику из Кембриджа, что зубрит английский, но на вопрос, куда же он едет, в Англию или Америку, отвечал уклончиво. В январе 1921-го читал лекции в Праге. Эльзе, 8 января: «Сегодня утром слушал квартет — очень красивый, как в старые времена. Первую скрипку играет парень 80-ти лет! Скоро мне осточертеет относительность. Даже такие вещи надоедают, когда слишком в них увязнешь…» Ему очень нравился президент Чехии Масарик, и он предложил присудить ему премию мира. (Премии Масарик не получил. Он умер в 1937-м, за год до гибели Чехословацкой республики.) Что касается премии по физике — Планк, де Хааз и Варбург вновь выдвинули Эйнштейна, и вновь вопрос о лауреате перенесли на следующий год.

В конце января Эйнштейну нанесли визит представители Советской республики: профессор Н. М. Федоровский должен был наладить издание зарубежной научной литературы и сообщил, что первой книгой в серии будет «Частная и общая теория относительности», которую перевел Сергей Вавилов. В феврале Эйнштейна посетил Чичерин, и тогда же состоялась беседа с Луначарским, опубликовавшим очерк в мартовском номере «Коммунистического Интернационала»: «Когда узнаёшь о горячей симпатии идеям коммунизма таких людей, как величайший физик нашего времени Эйнштейн…» Вряд ли Эйнштейн высказывал «горячую симпатию идеям», но вполне мог отозваться о Советах одобрительно. Он считал плановое социалистическое хозяйство панацеей от проблем экономики, и у него, как у большинства европейских интеллектуалов, были «двойные стандарты»: для нас коммунизм — «ужас-ужас», а для вас, русских, сойдет…