Максим Чертанов - Эйнштейн

Бергман оставил мало воспоминаний о работе с Эйнштейном. Зато Инфельд — целых две книги. Работали они каждый день: с утра в институте, после обеда у Эйнштейна или у Инфельда дома. «Несмотря на то что он был внимателен, терпелив и мил, сотрудничество с ним оказалось делом нелегким. Причина тут крылась в том, что он всегда шел впереди, вынуждая меня к максимальной активности, и поэтому я находился в состоянии непрерывного возбуждения. Нередко, вернувшись домой, я чуть не всю ночь обдумывал наш разговор. Иногда мне приходила в голову мысль, которая, казалось, бросает на проблему новый свет. На следующий день я спешил к Эйнштейну, чтобы сказать ему об этом; почти всегда оказывалось, что у него была уже эта идея и, кроме того, еще одна или две более удачные». Математических расчетов Инфельда (и, вероятно, других помощников) Эйнштейн не проверял. Очень не любил рыться в источниках. «Обыкновение Эйнштейна все делать самому заходило очень далеко. Однажды, когда мне нужно было произвести расчет, приведенный во многих книгах, я сказал:

— Посмотрим, как это там сделано. Мы сбережем немало времени.

Но Эйнштейн продолжал считать.

— Так будет скорее, — ответил он. — Я уже забыл, как заглядывают в книги».

Вот некоторые попытки Инфельда проанализировать Эйнштейна: «…ощущение материальности внешнего мира столь сильно у Эйнштейна, что оно часто принимает формы чего-то прямо противоположного. Когда Эйнштейн говорит о боге, он всегда имеет в виду внутреннюю связь и логическую простоту законов природы. Я назвал бы это „материалистическим подходом к богу“. Эйнштейн обращался к своему понятию бога чаще, чем ксендз». «Мне было очень больно видеть обособленность Эйнштейна и то, что он стоит как бы вне потока физики. Часто этот величайший, вероятно, физик мира говорил мне в Принстоне: „Физики считают меня старым глупцом, но я убежден, что в будущем развитие физики пойдет в другом направлении, чем до сих пор“». «Суждение обо всем со своей точки зрения, неспособность изменить свою „систему координат“, приняв точку зрения ближнего, — это одно из последствий одиночества. Я довольно рано заметил эту черту Эйнштейна. Для него уединенный образ жизни был тем, о чем он мечтал, — освобождением от многих хлопотливых обязанностей. Но, как правило, ученые мечтают о другом… научная среда стимулирует творческую работу, а одиночество отбивает желание работать. Было, однако, трудно убедить Эйнштейна, что в этом отношении он представляет исключение».

«Эйнштейн прекрасно понимал каждого, пока для этого понимания требовались логика и рассудок. Хуже обстояло дело, когда в игру вступали эмоции. Он с большим трудом разбирался в побуждениях и чувствах, отличных от его собственных». «Эйнштейн был — я знаю, как банально это звучит, — самым лучшим человеком в мире. Впрочем, это определение не так просто, как кажется, и требует пояснений. Сочувствие — это вообще источник людской доброты… Но существует и другой источник доброты. Он заключается в чувстве долга, опирающемся на одинокое, ясное мышление… Никогда в жизни не приходилось мне наблюдать столько доброты, совершенно оторванной от каких-либо чувств. Хотя только физика и законы природы вызывали у Эйнштейна подлинные эмоции, он никогда не отказывал в помощи, если находил, что нужна помощь и она может быть эффективной. Он писал тысячи рекомендательных писем, давал советы сотням людей… Он был добр, мил, разговорчив, улыбался, но с необычайным, хотя и тайным нетерпением ожидал минуты, когда наконец останется один и сможет вернуться к работе». «В период нашего сотрудничества шла гражданская война в Испании. Эйнштейн вполне отдавал себе отчет в том, что от исхода этой войны зависит не только судьба Испании, а и будущее всего мира. Помню блеск его глаз, когда я сказал ему, что дневные выпуски газет сообщили о большой победе республиканцев.

— Это звучит как песня ангелов, — сказал он с подъемом, который мне редко приходилось у него наблюдать. Но двумя минутами позже мы уже обсуждали формулы и внешний мир перестал существовать для нас…»

В ноябре британцы более или менее подавили арабское восстание; в Палестину прибыла комиссия Пиля, которая должна была выявить причины беспорядков. А 20 декабря умерла Эльза. Инфельд: «В то время как жена его умирала, Эйнштейн был спокоен и работал без устали. Вскоре после смерти жены он снова пришел в Файн-холл. Я навестил его в его комнате. Он выглядел усталым, лицо пожелтело больше обычного… Словно ничего не произошло, мы стали обсуждать серьезные трудности, возникшие в нашей работе. Эйнштейн одинаково интенсивно работал и во время болезни жены, и потом, когда она умерла». Питер Бергман вспоминал, как они с Эйнштейном работали у того дома, а в соседней комнате умирала Эльза. Бергман с трудом выдерживал ее крики, но Эйнштейн как бы ничего не замечал. Бергман считал, что это было попыткой убежать от реальности. «Иначе он бы этого не выдержал». Но вот другие свидетельства. Петер, сын доктора Баки: «Я никогда не видел его плачущим, но он плакал, причитая: „Ох, я вправду потерял ее“». Банеш Хофман (будущий ассистент): «Когда он пришел на работу, он был весь серый от горя, но настоял, чтобы мы работали как обычно. Сперва его попытки сосредоточиться выглядели жалко, но постепенно он успокоился и занялся вычислениями».