Максим Чертанов - Эйнштейн

В июле началась гражданская война в Испании — 2800 американских волонтеров поехали сражаться против Франко. США держали эмбарго на поставки оружия республиканцам, принстонские профессора подписали воззвание снять эмбарго, но безрезультатно. Эйнштейн немедленно вступил в четыре новых комитета: Североамериканский комитет помощи испанской демократии, Комитет помощи испанским беженцам, Общество друзей бригады Авраама Линкольна и Объединенный антифашистский комитет по делам беженцев. Посещение заседаний бесчисленных комитетов отнимало уйму времени, и все попытки заставить людей жить лучше выглядели абсолютно беспомощными — всё и повсюду шло хуже и хуже. Палестина, август 1936 года — опять арабские беспорядки, вызванные ростом иммиграции евреев из Германии. Не просто убивали евреев — сжигали сады и виноградники, минировали дороги. Верховный арабский комитет под председательством «друга» Эйнштейна муфтия Амина аль-Хусейни объявил о прекращении уплаты налогов до тех пор, пока не будет остановлена еврейская иммиграция. Евреи, однако, к тому времени научились защищать себя: «Хагана», подпольные отряды самообороны, созданные в 1920 году, к 1936-му превратилась в организацию армейского типа, и британская администрация пошла на сотрудничество с ней. Шла настоящая война; она продлится почти три года.

А там, дома, с 1 по 16 августа пышно прошла Олимпиада; из мест общественного досуга временно убрали таблички «Евреи не допускаются», почетный президент МОК Пьер де Кубертен, выступая на государственном радио Германии, назвал Гитлера «одним из лучших творческих умов нашей эпохи», Томас Манн умолял хотя бы евреев бойкотировать Олимпиаду, но… Фехтовальщица Элен Майер, еврейка, лишенная гражданства, вымолила участие, выиграла медаль и отдала нацистский салют и пожала руку Гитлеру, как и все. А в сентябре Шахта заставили уступить ряд функций по руководству военной экономикой Герингу. Возможно, это стало скрытым началом конца: Геринг в экономике ничего не смыслил.

7 сентября на Эйнштейна обрушился удар: умер Марсель Гроссман. Но было и хорошее: Ганс Альберт получил докторскую степень в цюрихском Политехникуме. И новый ассистент появился — 37-летний беглец из Львова (бывшего в составе Польши) Леопольд Инфельд. Списавшись с Эйнштейном, он сразу по приезде пошел в Файн-холл. «Тут я спросил у секретарши, когда смогу увидеться с Эйнштейном. Секретарша позвонила ему и сказала: „Профессор Эйнштейн хочет увидеться с вами сейчас же“. Я постучал в дверь под номером 209 и услышал громкое: „Herein“. Открыв дверь, я увидел энергично протянутую мне руку. Эйнштейн сильно постарел со времени нашей берлинской встречи, на вид даже больше, чем на 16 лет, которые миновали с тех пор. Его длинные волосы поседели, лицо пожелтело, на нем лежала печать усталости. Только сверкающие глаза остались прежними. Он был одет в коричневую кожаную куртку, рубашку без воротничка, помятые коричневые брюки и ходил без носков. Я ожидал хотя бы короткой частной беседы, вопросов о том, когда я приехал, как доехал, что нового в Европе и т. д. Ничего подобного.

— Вы говорите по-немецки?

— Да, — ответил я.

— Тогда я вам расскажу, над чем я сейчас работаю.

Он спокойно взял мел, подошел к доске и начал лекцию».

Потом пришел эмигрант из Италии — математик Леви-Чивита. Стали беседовать втроем — по-английски. «Мне стоило больших усилий удержаться от смеха. Английский язык Эйнштейна был чрезвычайно прост. Он состоял примерно из 300 слов, произносимых особым образом. Никогда, как он сам рассказывал мне позднее, он не изучал этот язык всерьез. Однако каждое слово можно было понять благодаря медлительности, с которой он их произносил, благодаря выразительному, приятному тембру его голоса. Английский язык Леви-Чивиты был куда хуже, значение его слов растворялось в итальянском акценте и жестикуляции. Им удавалось договориться только потому, что математики почти не нуждаются в словах, чтобы понять друг друга… Вся эта картина и вид Эйнштейна, то и дело подтягивающего брюки (без пояса и подтяжек), была столь великолепна и комична, что я, вероятно, никогда ее не забуду».

Эйнштейн предложил Инфельду две темы — движение (он ведь еще в 1926 году с Громмером предположил, что из уравнений движения можно как-то вывести кванты) и единую теорию поля. Инфельд взял первую. Для второй Эйнштейн нашел другого помощника — 21-летнего Петера Бергмана, выходца из Германии, только что защитившего в Праге диссертацию под руководством Филиппа Франка, который его и рекомендовал. И они с Бергманом вернулись к пятимерной теории Калуцы — Клейна.