Максим Чертанов - Эйнштейн

Был еще один друг, тоже студент Политехникума, тоже еврей, Фридрих Адлер (1879–1960), усидчивый, прилежный, консультировал Альберта по астрономии. Он был сыном лидера австрийской Социалистической партии и политактивистом; немного заразил Эйнштейна Марксом и очень сильно — своим другим кумиром, Эрнстом Махом. Это тот самый Мах (1838–1916), которого ругал Ленин, философ и физик, профессор ряда европейских университетов, в описываемый период — профессор философии Венского университета. Сделал массу открытий в физике, особенно в оптике и акустике. Философия его была на грани с физикой и весьма революционна. Тогда считали, что есть пустое пространство, в нем звезды, планеты, если их убрать, останется то же самое пространство. Мах считал, что ничего не останется — массы вещества сами создают пространство и время. Мах, как многие тогда, не верил в атомы, но не верил и в эфир. Это произвело на Эйнштейна сильное впечатление.

17 декабря 1897 года Альберт писал Милеве, кокетничая: «Поразительно забавна жизнь, что я здесь веду, в духе Шопенгауэра… Подумайте о всех тех препятствиях, которые чинят нам все эти старые обыватели». 23-го приехал домой на каникулы и узнал, что отцу опять грозит банкротство. Сестре, январь 1898-го: «Меня глубоко удручает, что я, взрослый человек, вынужден сидеть сложа руки, неспособный оказать хоть какую-нибудь помощь. Я стал обузой для семьи… Лучше бы мне вовсе не родиться на свет…» Через несколько месяцев Герман взял займ и заказы нашел — обошлось.

Милева в апреле 1898-го вернулась в Политехникум. (Альберт не то чтобы просил вернуться, но советовал.) Поселилась в пансионе на Платтенштрассе, где жили ее землячки; лучшей ее подругой стала студентка-историк Элен Кауфман из Вены. Девушки вспоминали: Альберт почти каждый день приходил с учебниками и скрипкой, Милева играла на мандолине, Элен на пианино. Лето он провел с семьей, никуда не поехали — денег нет; в сентябре снял в Цюрихе новую квартиру, поближе к Милеве, в пансионате Стефани Марквальдер, улица Клосбахштрассе, 87. Жильцы подобрались сплошь музыкальные и устраивали вечера. Дочь хозяйки Сюзанна, учительница, аккомпанировавшая Эйнштейну: «Техника у меня была очень неважная, но он проявлял снисходительность. В крайнем случае только скажет: „Ну вот, вы опять остановились как осел на горе!“… Пел сладким итальянским тенором серенады…» (Пришли приятельницы хозяйки, начали разговаривать — демонстративно убрал скрипку, вспылил.) Милева стала ходить к Марквальдерам. Заботилась об Альберте, заставляла есть суп, причесывала, вязала носки. Сюзанна Марквальдер — Зелигу: «Она была скромная, милая. Однажды один из приятелей Альберта сказал, что никогда бы не женился на хромой; Эйнштейн ответил спокойно: „Зато у нее обворожительный голос“».

За самой Сюзанной он тоже немножко ухаживал, катал на лодке по Цюрихскому озеру. Парусный спорт ему нравился, впрочем, назвать его плавания спортом вряд ли можно: гонок не любил и, когда ветер стихал, по словам Сюзанны, просто сидел и строчил в записной книжке. Акимов: «Альберт предпочитал изнурительному спорту легкую прогулку на паруснике. Такая философия очень импонировала женщинам и мужчинам, поверхностно относящимся к науке».

3 октября 1898 года Альберт сдал промежуточные экзамены на диплом; в начале 1899-го Перне, рассерженный тем, что он стал прогуливать даже практические занятия, написал в ректорат докладную — объявили выговор. Бессо тем временем женился на Анне, сестре Мари Винтелер, — Эйнштейн их и познакомил. К весенним каникулам 1899-го, которые Альберт проводил в Милане, относятся первые сохранившиеся письма от него Милеве — коротенькие и «ни о чем». Картер и Хайфилд: «Он все время ждал от Милевы выражений неудовольствия, будь это „горькие упреки“ за то, что он не давал о себе знать, или хмурый рассерженный взгляд, когда он не смог дать ей какие-то конспекты. „Не дуйся из-за этого, маленькая ведьма“, — говорил он ей. „Не раздражайся, не хмурься, не делай сердитую мину“. Он, разумеется, шутил, но в каждой шутке есть доля правды. Какой бы милой ни была его подруга, характер у нее был нелегкий, и Эйнштейн угадывал в нем что-то очень знакомое. „Вы так живо предстали перед моим мысленным взором, пока мать меня сурово отчитывала“».

Летом 1899 года он жил с матерью, сестрой и генуэзской теткой, что высылала ему по 100 франков, на курорте Меттменштеттен. Из писем того лета Милеве: «Мы так хорошо понимаем темные стороны друг друга, оба пьем черный кофе и едим сосиски etc…»; «Моя мать и сестра кажутся мне ограниченными, несмотря на привязанность, которую я к ним испытываю. Удивительно, жизнь меняет нашу душу во всем, до такой степени, что самые близкие родственные связи слабеют, превращаясь в обычную приязнь. В глубине души мы уже не понимаем друг друга и не способны ни по-настоящему друг другу сопереживать, ни понять, какое чувство движет некогда близким человеком». «Я все тот же старый бродяга — капризный, вредный и вечно в плохом настроении…»; «Когда я читал Гельмгольца — и сейчас читаю, — я не могу представить, что Вы не сидите рядом со мной… Я наслаждаюсь совместной работой с Вами — все кажется не так скучно…» «Скоро я буду снова с моим солнышком, буду целовать ее, обнимать ее, пить кофе с ней, браниться с ней, учиться с ней, смеяться с ней, гулять с ней, болтать с ней, и так до бесконечности!» — это письмо он отослал 10 августа, примерно в те дни, когда завел легкую интрижку с местной девушкой Анной Шмидт, которой записал в альбом стихи (он легко сочинял шутливые стихи «на случай»): «В голову приходит столько разных мыслей, и среди них одна — о том, как я целую Ваши губки. Если Вы на это рассердитесь, не надо кричать и плакать. Самым справедливым наказанием будет вернуть поцелуй. Примите эти стихи на память о Вашем приятеле-повесе». Повеса и есть…