Флекснер советовал Эйнштейну сидеть тихо, но тот не слушался: постоянно говорил об антисемитизме. Флекснер сказал, что эта проблема в Америке не актуальна, но если об антисемитизме все время говорить, он появится, а если евреи «понаедут», то будет как в Германии. (Не забудем, что Флекснер сам был евреем.) Беспрестанно ругались, Флекснер просил Эльзу повлиять на мужа, но тщетно. В начале 1934-го Флекснер умолял Эйнштейна не участвовать в концерте в пользу евреев на Манхэттене, тот не послушал, готовился, раздавал интервью. Дошло до того, что Флекснер начал перлюстрировать почту Эйнштейна. Зато раввин Стивен Вайс, основатель и почетный президент Американского еврейского конгресса, посоветовал посетить Рузвельта, чтобы привлечь внимание к бедам европейских евреев. Рузвельт послал Эйнштейну официальное приглашение — Флекснер на него ответил: «Профессор приехал „заниматься только наукой“». Эйнштейн по совету Вайза написал Элеоноре Рузвельт, на сей раз Флекснер письмо не перехватил, и 24 января 1934 года чета Эйнштейн посетила Белый дом и все остались довольны, кроме Флекснера. А тот не был злодеем — просто очень трясся за свой институт…
После знакомства с президентом Эйнштейн стал еще чаще выступать, ездил в Вашингтон и Нью-Йорк, опубликовал 195 статей о политике; одна лишь «Нью-Йорк таймс» напечатала 156 его интервью, писем и речей. Выступал перед Американским христианским комитетом немецких беженцев, на конференции Ассоциации прогрессивного образования, в Обществе американских друзей КНР, несколько раз играл на благотворительных концертах. 6 апреля он сообщил, что останется в Америке навсегда.
Майер от него ушел — устал биться над недостижимым, хотел заниматься чистой математикой. Натан Розен (1909–1995), американский еврей, приехал в Принстон заниматься молекулярной физикой, но Эйнштейн его соблазнил работать вместе. Возле Принстона было водохранилище — озеро Карнеги; к весне Эйнштейны купили яхту, не такую прекрасную, как «Морская свинка», просто одномачтовую лодку 15 футов длиной, назвали ее «Тинеф», на идиш — «барахло». Чудесная весна, если бы не одолевали письмами со всей Америки, в основном дурацкими. К незнакомым корреспондентам Эйнштейн проявлял чудеса доброты. Переписывался с заключенным убийцей Натаном Леопольдом, который сообщил, что хочет изучать науки. Некая мадам Рибер рассказала, что ее душевнобольной сын воображает себя Христом, просила прийти его поувещевать — Эйнштейн сходил (безрезультатно, конечно). А в мае Марго сообщила из Парижа, что Илзе смертельно больна (туберкулез), причем душевно больна тоже: отказывается лечиться, а вместо этого ходит на сеансы психоанализа.
Денис Брайан: «Эльза решила ехать одна». Картер и Хайфилд: «Хотя Эйнштейн был очень привязан к своей падчерице, он, несмотря на все мольбы Эльзы, отказался сопровождать ее в Париж». Как на самом деле было, она ли решила, он ли решил, никто не знает. Филипп Франк: «Эйнштейн испытывал особенное отвращение к присутствию на похоронах, и однажды, будучи в траурной процессии, он заметил своему помощнику, шедшему рядом: „Присутствие на похоронах это нечто, что ты делаешь, чтобы угодить людям вокруг. Само по себе это бессмысленно. Мне это напоминает усердие, с которым мы чистим наши ботинки каждый день только потому, чтобы никто не сказал, что мы носим грязные ботинки“. Всю жизнь Эйнштейн сохранял это отношение протеста против обычаев буржуазной жизни». Но отказ увидеть умирающую Илзе вряд ли можно отнести к «протестам».
Похоже, ему было трудно выносить «психических» больных, но к чужому-то сходил… Почему не поехал? Боялся за свою жизнь? Инфельд: «Он никогда не отказывал в помощи, если находил, что нужна помощь, и считал, что эта помощь может быть эффективной » (курсив наш. — М. Ч.). Исаксон: «Ничего нельзя было сделать. Отсутствие Эйнштейна уже не могло навредить. Что он мог сделать?» Действительно, что мы можем сделать, когда надо поехать к умирающему близкому человеку? Ничего, кроме как проститься, — так нечего и ездить? Практически помочь не смогу, так что я буду под ногами-то крутиться, пусть женщины этим занимаются? Да, это была Илзе — Илзе, которую он обещал любить так, как никто ее никогда не полюбит, — но такого рода аргументы действуют только на женщин. «Эффективно» помочь ей он не мог. Обычный мужской поступок, да, если бы Илзе не считалась его дочерью и если бы не было Эльзы: поехав с женой и поддержав ее, он поступил бы вполне «эффективно».
Читать дальше