Далее «источник» рассказывает, что однажды секретарь была в отпуске, но странные телеграммы из Китая продолжали приходить и хозяин квартиры не мог их не видеть. «В связи с вышеописанным инцидентом, исходим из того, что нормальной реакцией человека, получающего телеграммы из различных пунктов на Дальнем Востоке, которые не имели для него никакого смысла и никакой связи с его деятельностью, и все же были адресованы на его адрес, было бы навести справки о его персонале и, вероятно, проконсультироваться с почтовыми властями или подать жалобу о несанкционированном использовании его адреса. Источник утверждает, однако, что не было никаких осложнений и использование телеграфного адреса продолжалось как прежде, когда секретарь возвратилась. Неизвестно, просил ли объект разъяснений…»
23 февраля 1955 года Дюкас допросили в ФБР «относительно возможной связи со шпионскими действиями в пользу России в 1928–1933 годах в Берлине». Дюкас все отрицала. «Она также отрицала, что знает людей, которые, как предполагалось, действовали как курьеры в офисе Эйнштейна… Она отрицала, что знает что-либо о контактах, которые, возможно, имел Эйнштейн с Коминтерном, но также указала, что у нее всегда были ограниченные знания о действиях Эйнштейна. Между 1929 и 1933 годами состояние здоровья Эйнштейна было хорошим и он был активно вовлечен в разные дела. Она знала, что он не интересовался коммунизмом. Его круг друзей был главным образом еврейским; он прежде всего интересовался еврейскими проблемами».
Телеграммы шли почти круглый год. Но вот что интересно: кто жил в квартире? Эйнштейн, жена и секретарша ежегодно с ноября по март находились в США, а с апреля по октябрь — в Капуте. В берлинской квартире жил один человек — Марьянов. И 18 августа 1932 года шеф берлинской полиции сообщал, что Марьянов «входит в число двоих подручных (вторая — Эйша (Сюзанна) Ари) советского резидента Артура Нормана». (На самом деле резидентом в ту пору был Б. Берман, а после него Б. Гордон, так что тут возможна путаница.) Достоверно о работе Марьянова на разведку неизвестно, но если кто-то и получал в берлинской квартире шифровки, это мог быть только он. Из рассказа горничной Герты: «В начале или середине апреля 1932 года пришли полицейские. Они не просили герра профессора, они только хотели знать, где доктор Марианофф. Я сказала, что он за городом с женой. Они тогда спросили, в какой комнате он живет. Доктор Марианофф жил в комнате герра профессора, потому что Эйнштейны находились в Америке. Тогда они перерыли там все… Один офицер остался со мной, другие ушли снова, к г-же Кайзер, по-видимому, чтобы проверить, не был ли доктор Марианофф там…» Тем не менее для Марьянова — возможно, благодаря заступничеству кого-то могущественного, — все обошлось.
Мог ли Эйнштейн потворствовать деятельности Марьянова, если каким-то образом узнал о ней? Маловероятно. В политике он всегда действовал идеалистическими методами: давайте соберемся, позаседаем и решим, как сделать, чтобы все было хорошо. Но мог ли зять, как предположил источник — а это был кто-то неплохо Эйнштейна знавший, хоть он и наплел много выдумок типа контактов с Георгием Димитровым, которых не было (горничная? Янош Плещ?), — убедить его, что это «ради прав человека»? Это уже не кажется совсем невероятным. Однако могли Эйнштейн так «подставить» Марго, которую любил, по его словам, «больше, чем если б она была его родной дочерью», и самого себя?
Другое обвинение, относящееся к тому же периоду, — «тайные контакты» с коммунистами, в частности с Клубом интеллектуальных рабочих, организованным КПГ. Насколько известно, Эйнштейн в этом клубе пару раз читал лекции — это не были «тайные контакты». В поддержку КПГ он если и высказывался, то публично: выступал, например, 11 июня 1932 года на апелляционном процессе восьми членов организации «Международное освобождение трудящихся» вместе с ее генеральным секретарем Вилли Мюнценбергом. Об этом писали во всех газетах, и с Мюнценбергом Эйнштейн действительно не раз контактировал. В деле перечисляются сотни «тайных контактов»; возможно, «источники» опять путали Эйнштейна с его однофамильцем, революционером Карлом.
А вот еще одна возможная причина его вдруг возникшей публичной лояльности к СССР: к 1931 году жить в Германии стало совсем тошно (голодно, всюду вооруженные стычки между крайне правыми и крайне левыми) и надо было куда-то уезжать. 25 марта Эйнштейн писал Густаву Радбруху, бывшему министру юстиции: «Ужасно наблюдать, как манипулируют молодежью. Если так продолжится, у нас будет либо фашистский режим, либо красный террор». Не хотел, стало быть, «красного террора» для Германии, хотя легко допускал его для России. И тем не менее легенда гласит, что он собирался переехать в СССР. Яков Громмер расхваливал жизнь в Минске, Эйнштейн спрашивал о возможности работать там — это факт. И совсем не удивительный. Многие немецкие и австрийские физики и математики поехали работать в СССР: упомянутый Герман Мюнц, Фриц Хоутерманс, Александр Вайсберг, Фриц Нетер, Целестин Бурстин, и все они были знакомыми Эйнштейна. Старт массовому приезду специалистов был дан летом 1930 года на XVI съезде ВКП(б); съезд одобрил привлечение для работы в промышленности сорока тысяч иностранцев, им предлагались отличные условия, большая зарплата. Вот и Эйнштейн якобы попросился. Об этом, правда, известно лишь из рассказа Виталия Сербенты, в то время директора Института истории партии ЦК КПБ. По его словам, первый секретарь ЦК КПБ Н. Гикало сам не мог принять такое решение и запросил Москву, а Сталин, по легенде, ответил: «Пусть этот сионист продолжает играть на скрипке в синагоге у себя дома».
Читать дальше