На ближайшую сотню лет в медицинской архитектуре утвердилось разделение больничного здания на корпуса. Изобилующий войнами век вроде бы подтверждал преимущества разрозненного содержания пациентов. В частности, во время Крымской войны Флоренс Найтингейл отмечала 42 %-ную смертность британских солдат в реквизированных под госпиталь османских казармах Ускюдара. Из-за забитой и переполненной канализации скапливались экскременты, а поступавшая с перебоями вода, как выяснилось, текла через разлагающийся конский труп. В то же время в смонтированном из готовых панелей по проекту Изамбарда Брунеля ренкиойском госпитале смертность не превышала 3 %. Рассредоточенные по территории деревянные двухпалатные корпуса на 50 человек были покрыты тщательно отполированной жестяной кровлей, отражающей палящие солнечные лучи. Ренкиойский госпиталь вызвал безмерное восхищение Флоренс Найтингейл, свято верившей в теорию миазмов, поэтому, вернувшись в Британию, знаменитая медсестра начала требовать реформ. Больничные здания, утверждала она, не должны превышать высотой двух этажей, а от внутренних дворов следует отказаться вовсе, поскольку там скапливается дурной воздух. Гигиена палат требует сквозной вентиляции, поэтому корпуса должны быть отдельно стоящими, чтобы продуваться насквозь при открытии окон на противоположных сторонах. Такие палаты получили название найтингейловских, хотя Флоренс всего лишь популяризировала этот тип. Спартанская обстановка способствовала свободной циркуляции воздуха, а стройные ряды коек облегчали медсестрам доступ к больным – и распространяли на гражданские больницы военную дисциплину их предшественников-госпиталей. Форму найтингейловской палаты диктовала не только теория миазмов, но и тяга к визуальной дисциплине в духе Фуко. «Каждый лишний чулан, прачечная, раковина, прихожая и лестница, – писала Найтингейл с фельдфебельским напором, – представляет, с одной стороны, место, которое требуется чистить, тратя силы и время, а с другой – удобное укрытие для жаждущих приключений пациентов или обслуживающего персонала. А такой контингент в больницах будет всегда» {190} 190 Thompson and Goldin, 159.
.
При всей своей ошибочности в отношении возбудителей болезни теория миазмов и ее воплощение в архитектуре все же сумели сократить смертность пациентов за счет рассредоточения больных и улучшения санитарных условий. Окончательным ее триумфом явилось создание в Лондоне центральной канализационной системы по проекту Джозефа Базалджетта. Однако в конце концов стало очевидно, что одного искоренения источников миазмов недостаточно – тем более что в это же самое время Пастер и Кох открыли подлинные механизмы возникновения инфекций, и бактериальная теория восторжествовала над миазматической. Вместе с последней отмерло и деление на корпуса, однако некоторые ассоциировавшиеся с такой планировкой концепции оказались неискоренимы. В частности, ценность солнечного света и свежего воздуха превозносилась вплоть до XX века и далее, о чем свидетельствует прозрачность и планировка Финсберийского лечебно-оздоровительного центра. Построенный после подтверждения бактериальной теории, но до распространения антибиотиков, он функционировал во время своеобразного 70-летнего междуцарствия, когда еще бытовала вера в волшебную антибактериальную силу солнечного света. Кроме прочих помещений в нем имелся солярий, где жители трущоб могли понежиться под искусственным солнцем – распространенная в те времена процедура.
Монументальная, дорогостоящая архитектура, как правило, не успевает угнаться за развитием общества и технологий, а кроме того, новые лечебные учреждения имели тенденцию размещаться в зданиях прошлой эпохи. Учрежденной в Британии после Второй мировой войны Национальной службе здравоохранения досталось в наследство немало больниц XVIII–XIX веков, обветшавших и по меркам современной медицины плохо оснащенных. Неодновременность одновременного, как обозначил это явление немецкий философ Эрнст Блох, способна рождать удивительную гармонию: преобладающие в больницах найтингейловские палаты как нельзя лучше отвечали послевоенной концепции государственного надзора и сплоченности. Этот общинный дух в медицине был не только отголоском войны, но и побочным продуктом развития науки. Растущие сложность и стоимость медицинского оборудования означали, что даже богатые уже не могут успешно лечиться дома или в частных клиниках, поэтому больницы превращались в более полноценный микрокосм общества, пусть и разделенный на общие и персональные (для самых зажиточных) палаты. Опыт пребывания в больнице активно эксплуатировали создатели серии фильмов «Так держать!» (Carry On), препарирующих послевоенное британское сознание. Во втором и самом популярном из этих фильмов «Так держать, медсестра!» 1959 года появились непременные персонажи любой медицинской комедии – суровая палатная сестра с орлиным взором и военной выправкой и мягкая аппетитная медсестричка. Вдвоем они действуют как «хороший» и «плохой» полицейские, вовлекая пациента (непременно мужчину) в микрокосм больничного государства благоденствия, где правительство твердой рукой наставляет его на путь истинный. Все комические ситуации в этих фильмах построены на попытках маленького человека ускользнуть из-под государственного надзора и на перемешивании представителей разных классов в обстановке, исключающей даже минимальное личное пространство. Однако в конечном итоге все так или иначе притираются друг к другу под бдительным и суровым оком палатной сестры, и социальная демократия торжествует.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу