Соборы были белыми, мысль – ясной, разум – живым, зрелище – правильным.
С двадцать пятого по двадцать восьмое июля 1934 года Лига Наций, представленная своим Институтом интеллектуального сотрудничества, провела во ворце Дожей в Венеции трехдневную конференцию «Современные искусства и современная действительность. Искусство и Государство». От Франции присутствовало довольно большое количество делегатов (как могло случиться, что я оказался среди них?). Я подскочил – да еще как! – в тот момент, когда один легкомысленный художник, желая уточнить, в чем именно будет проявляться искусство и в чем наша эпоха (современная эпоха) обанкротится (окажется несостоятельной), потому что она неохотно покупает картины в рамах и украшает дома скульптурами, завершил свой доклад следующим озарением: «Устав от своей аккуратной цивилизации, американцы придут к тому, что полюбят во Франции очаровательный колченогий столик!»
Ведите подобные разговоры – да и какие угодно – за аперитивом в «Дё Маго»; но в 1934 году, перед международным собранием, не стоит таким образом выражать дух Франции!
Правда, что эта ассамблея была встречей историков Искусства – того, что завершилось. Однако Лига Наций искала линию поведения, чтобы прояснить тенденции развития современного общества…
Превосходство «колченогого столика»! Не стоило предпринимать путешествие в Венецию, чтобы превратить Дворец Дожей в психушку!
Я позволил себе вмешаться и взять в свидетели Венецию – этот город, который благодаря своему зеркалу воды представляет собой самый неопровержимый инструментарий, самую четкую совокупность свойств, самую неопровержимую истину. Это город, который в своей единственной в мире целостности еще в 1934 году (из-за зеркала воды) представляет собой цельную, нетронутую картину согласованных, подчиненных определенным законам деяний общества.
Я прекрасно знаю, что в тот день, когда в Венеции был построен поразительный действующий механизм, пришли «мастера своего дела». Но всё уже было налажено, внедрено в среду с помощью согласованных действий.
С этого момента ее художники (Возрождение) определили меру «оторванности от почвы». Они ставятся выше всего прочего. А ведь их-то как раз комментаторы предложили нам изучать, а ученые педанты навязали школам. На них жизнь заканчивается; зачастую это ярмарка тщеславия – секта, почитающая себя выше общества.
Но мы, те, кто напряженно живет настоящей эпохой современности, сломали рамки этого ограниченного и убогого любопытства. Мы распространили нашу «доброжелательность» на всю землю и все времена. Мы вновь обрели жизнь и ось всех человеческих восторгов и тревог; мы не склонны возводить постаменты и водружать на них «великие» деяния в ущерб прочим делам человеческим. Мы пребываем в повседневной реальности, перед лицом самой совести.
Мы апеллируем к реальности вещей, которые составляют жизнь всех и каждого.
Во всей деятельной массе мы совершаем преобразование качественных способностей, которые некая секта пыталась присвоить себе в течение долгих веков упадка, а главное, в эти последние пятьдесят лет.
Творчество нуждается в соучастии, сопричастности всех, в порядке, а не беспорядке, подчинении определенной иерархии, а не в денатурализации доктринами мастерства. Если Венеция по сей день представляет собой безупречное доказательство коллективной жизни, то мы, французы, видим перед собой образ тех времен, когда соборы были белыми.
Жизнь проявляется повсюду: вне мастерских, где «делают» искусство, вне кружков, где о нем говорят, вне текстов, где изолируют, локализуют и разлагают «дух качества».
Кризиса жизни нет.
Только кризис одной корпорации: производителей, «деятелей» искусства.
По всему миру художники напряженно, бесчисленно, безгранично творят. Ежедневно, ежечасно Земля видит появление сокровищ, представляющих собой подлинное изображение сущей красоты. Возможно, мимолетной. Завтра расцветут новые истины и новая красота. И послезавтра тоже, и так далее.
Так что жизнь полна, наполнена. Жизнь прекрасна! У нас нет – не так ли? – ни намерения, ни дерзости определять судьбу будущих вечных вещей. Всё ежечасно представляет собой творение настоящего времени.
Настоящее время созидательно, изобретательно, ему присуща неслыханная напряженность.
Началась великая эпоха.
Новая эпоха.
Уже заявившая о себе в бесчисленных индивидуальных и коллективных творениях, которые составляют единое целое почти со всей совокупностью современных произведений, появившихся из мастерских, промышленных предприятий, заводов, умов инженеров, художников – предметов, законов, проектов, замыслов – машинная цивилизация развивается!
Читать дальше