Дмитрий Шерих - Улица Марата и окрестности

И началась переписка! Чеботаревская – Толстому, Толстой – Сологубу, Чеботаревская – Ремизову, Ремизов – Чеботаревской. Вот ответ последнего:

«Многоуважаемая Анастасия Николаевна!

Я очень понимаю Ваш гнев и негодование. Пишу Вам подробно, как попал ко мне хвост. 2-го я пришел к гр. А.Н. Толстому... На диванах разбросаны были шкуры. Среди шкур я увидел отдельно лежащий длинный хвост. Мне он очень понравился. Я его прицепил себе без булавки за штрипку брюк и уж с хвостом гулял по комнате.

<...>

Уходя от Толстого, попросил я дать мне хвост нарядиться. Толстой обещал захватить его к Вам, если я прямо пойду к Вам. 3-го я зашел к Толстому, получил от него хвост, прицепил его без булавки и поехал к Вам.

У Вас, когда надо было домой, я снял хвост и отдал его Алексею Николаевичу.

Я взял хвост таким, каким мне его дали. Я его не подрезывал. С вещами я обращаюсь бережно... Очень все это печально».

Ремизов сумел отвести от себя обвинения и весь гнев Чеботаревской с Сологубом обрушился на Алексея Толстого. Как вспоминал Николай Оцуп, «Сологуб, недополучив хвоста, написал Толстому письмо, в котором назвал графиню Толстую госпожой Дымшиц, грозился судом и клялся в вечной ненависти. Свою угрозу Сологуб исполнил, он буквально выжил Толстого из Петербурга».

Скандал и вправду длился долго. Алексей Толстой покинул северную столицу и обосновался в Москве. А все из-за хвоста!

План Николаевской улицы (улицы Марата) от Разъезжей улицы до Подъездного переулка (Звенигородской улицы) по справочнику «Весь Петербург» за 1905 год

Невысокий Ямской рынок – одно из самых примечательных зданий улицы Марата. Построен он был Василием Петровичем Стасовым в 1819 году, а ныне состоит под охраной как памятник архитектуры.

Об архитектурной ценности этого здания, впрочем, существовали разные мнения. С одной стороны – детище Стасова, выдающегося мастера эпохи классицизма. С другой же... Искусствоведу Курбатову, например, рынок показался «курьезным подражанием Бирже Томона».

В XIX столетии Ямской рынок нередко именовали еще и Мясным, что ясно указывает на его продовольственный профиль. Торговали здесь не только мясом, но и курятиной, рыбой, овощами, зеленью, мукой...

Уроженец Николаевской улицы Николай Лейкин записал свои детские впечатления от посещений Ямского рынка 1840-х годов:

«Я хорошо помню даже фирмы лавок в Ямском рынке, в которых мы покупали товары. Оне существуют и поныне: мясная лавка Степановых и зеленная и курятная с лабазом Любимова...

В лавки я ездить любил, потому что меня там баловали. При появлении нашем в лавке, старик-хозяин Любимов тотчас лез в банку с паточными леденцами и преподносил мне леденец. Эти леденцы продавались во всех мелочных лавках четыре штуки за копейку. Они были со стихами на всунутых в них билетиках, совсем не детского содержания, хотя раскупались детьми. На билетиках было напечатано:

или:

а то:

Иногда подносился мне Любимовым пряник, изображающий конька, на голове которого был прикреплен кусочек сусального золота. Помню, что пряники того времени, изображавшие какие-либо предметы (сердце, лестницу, конька, рыбу, бабу, уперевшую руки в бока, и т. д.) непременно были украшены маленьким кусочком сусального золота.

Дом № 53

Лавочник-старик, о котором я упоминаю, был очень популярным человеком в Ямском рынке... Он лечил глаза, употребляя какую-то примочку собственного изделия, и заговаривал зубную боль, давая проглатывать бумажку с написанными им таинственными словами, которые читать не позволял. Помню, что к нему обращалась за помощью наша прислуга и некоторые из наших родственников и, как рассказывали, получали исцеление. Носили к нему и детей с гноящимися глазами и трудно прорезывающимися зубами... Лечил он даром и только требовал, чтобы была поставлена свечка Петру и Павлу, так как сам он носил имя Петра... Нянька моя, Клавдия, крестьянская девушка-ярославка, очень часто лечившаяся у него от зубной боли, говорила, что лечение он знает по "черным книгам", которые читает, что читать эти книги – великий грех, так как нужно это делать ночью при свечке из человечьего сала. Мать моя пробовала ее убеждать в противном, но она стояла на своем...».