Сергей Глезеров - Удельная. Очерки истории

Первую специальную гидротехническую практику я проходил на Волге, на строительстве Шекснинского гидроузла. В качестве рабочих были заключенные, отбывавшие наказание по различным статьям Уголовного кодекса, среди них было много политических заключенных. Обычно это были интеллигентные люди, среднего возраста и даже молодые, очень приятные в разговорах и совершенно не похожие на преступников. Из разговоров с ними у меня составилось представление, что все они сидят здесь напрасно... Работали они отлично, но жили в ужасных условиях, вместе с уголовниками – бандитами и убийцами. Это было страшно... Какая-то безысходная тоска наполняла мою душу. Я понимал, что эту вопиющую несправедливость побороть невозможно, сегодня нет таких сил, которые освободили бы из заключения миллионы невинно осужденных людей. Мне вспомнился комсомолец нашего института Тихон Авдеев, который пытался защитить своего дядю, брата матери, арестованного по ложному доносу Тихон ничего не добился для своего дяди, но его самого исключили из комсомола за потерю бдительности...

Воспоминания Николая Дмитриевича Лобанова продолжаются воспоминаниями его дочери – Татьяны Николаевны [51] .

<...>

Когда я родилась, у меня было две бабушки и один дедушка – Дмитрий Васильевич Веренцов. Мой второй дедушка, Дмитрий Павлович Лобанов, погиб в 1929 году. Дмитрий Васильевич Веренцов и бабушка Дарья Ефремовна жили на Старопарголовском пр., 25. Во время войны их дом разобрали на дрова, а им дали комнату в доме на углу Лесного проспекта и Батениной улицы.

Вырастила меня бабушка Лена – Елена Игнатьевна Лобанова. Хоть она и не имела классического образования (проучилась в школе не более двух лет), но была для своего времени культурным человеком: много читала, знала наизусть стихотворения Пушкина, Лермонтова, Некрасова, любила и знала старинные песни и романсы. Говорила она правильным петербургско-ленинградским языком, правда, иногда употребляла в разговоре пословицы и поговорки, услышанные от своей мамы – моей прабабушки Устиньи.

Очень жаль, что бабушка Лена однажды сожгла все свои фотографии, считая, что они никому не интересны. На них она была в свадебном платье, в лайковых перчатках и с великолепной прической. Ее лайковые перчатки и маленькие белые сапожки со шнуровкой я видела среди старого барахла в сарае. Бабушка Лена была маленького роста, очень переживала по этому поводу, но при этом с гордостью рассказывала, что Дмитрий Павлович Лобанов выбрал в жены именно ее, а не статную высокую красавицу, которую ему тоже сватали.

Я помню бабушку уже атеисткой, хотя в молодости она была очень религиозной. Вера в Бога была у нее подорвана смертью мужа, убитого на работе, и дочери, умершей сразу после родов. А уж после войны она не раз повторяла, что успехи науки делают невозможным для думающего человека верить в Бога. После смерти мужа и дочери вся жизнь бабушки Лены была посвящена сыну Николаю и мне, ее внучке. Я ей очень многим обязана... [52]

В Ленинград из эвакуации в Молотовск мы вернулись в декабре 1945 года... Приехали домой – на Павловскую ул., 32, кв. 6. Наша 16-метровая комната была опечатана как комната военнослужащего, а вот в большую комнату, где до войны жила семья Вихоревых, вселили эстонцев из дома, сломанного во время блокады на дрова. Наш новый сосед был эстонским большевиком. Запомнился он мне приятным стариком в теплом вязаном свитере. К сожалению, он умер в 1948 году. Его жена Розалия Ивановна прожила до 1961 года. Она держала коз (до пяти штук) и собачку Урсу – беленького шпица, который выскакивал во двор с оглушительным лаем, пугая не только детей, но и взрослых...

К. Лобанова. Фото 1946 г. Из архива Т.Н. Лобановой

К. Лобанова с дочерью Таней. Фото 1944 г. Из архива Т.Н. Лобановой

Возвращаясь к тому времени, когда мы вернулись в нашу квартиру, вспоминаю какой-то особенный запах – незнакомых книг на этажерке около кушетки, письменного стола, покрытого зеленым сукном, резного дубового буфета и круглой железной печки справа от двери... Вольфовские однотомники Пушкина, Лермонтова, Гоголя и Жуковского хранили следы моего довоенного интереса к ним: карандашные каракули, разорванные страницы... Над кушеткой симметрично висели две светлые лепные алебастровые полочки, а на противоположной стене – две чугунные резные полочки. Над полочками по обе стороны от огромного портрета деда Дмитрия Павловича висели парные портреты дедушкиных родителей и родителей бабы Лены...