Н Фомина - Притчи. Хасидские, египетские, суфийские

— Любая вещь нас чему-нибудь учит, — сказал однажды раввин своим хасидам. — Все, что есть в этом мире, существует, чтобы наставлять нас. Мудрость дает нам не только творение Господа, но и то, что сделано людьми.

Один из хасидов засомневался:

— Учитель, а чему тогда нас может научить, например, железная дорога?

— Тому, что если опоздаешь хотя бы на несколько мгновений, можно потерять все, — ответил раввин.

— А телеграф? — продолжал все еще сомневающийся хасид.

— Тому, что учитывается каждое сказанное или написанное нами слово.

— А телефон?

— Тому, что Там слышат все, что мы говорим здесь.

Однажды к ребе Буниму, отцу пятилетнего Симхи Бунима, пришли его коллеги — ученые раввины. Ребе, как и полагается, усадил гостей за стол, подал им пищу и, когда они начали трапезу, позвал своего сына:

— Симха, сынок, найди нам новое толкование законов гостеприимства, чтобы было что рассказать нашим гостям, пока они едят.

Мальчик вышел в соседнюю комнату, пробыл там несколько минут, а затем вернулся. Гости поразились его столь быстрому возвращению. Симха, несмотря на свой юный возраст, проявлял недюжинные способности в толковании Торы, но даже столь способный ребенок, как казалось, не может так быстро найти новое толкование законов гостеприимства.

— Ну что, сынок, ты нашел для нас новое толкование? — спросил у сына его отец.

— Нет, папа, сказать мне вам нечего, — ответил Симха, — но я хотел бы вам и гостям кое-что показать.

Было видно, что раввин Буним был несколько разочарован ответом сына, другие же раввины утвердились в своих сомнениях по поводу способностей мальчика. Однако Симха продолжал настаивать:

— Пойдемте в комнату, и я вам все покажу.

Войдя в комнату, раввины увидели, что мальчик застелил каждому из гостей постель, все подушки были аккуратно взбиты, на кроватях лежали одеяла.

— Так скажи нам, малыш, — обратился к Симхе один из гостей, — в чем же заключается твое новое толкование?

— Все просто, учитель, — учтиво ответил мальчик, — если бы я только сказал вам несколько новых слов, то вы отдохнули бы исключительно в своем воображении.

Как-то раз к раввину Шалому пришла женщина.

— Ребе, — сказала она, завершая рассказ о какой-то своей личной беде, — я сделала все, что в моих силах. Теперь же все зависит от милости Господа, а ее я могу получить только через вас. Прошу вас, помолитесь за меня Господу!

Однако ребе отказал женщине в ее просьбе, сказав только:

— Вера — вот что самое главное.

Такой ответ совсем расстроил просительницу. Она была честной женщиной, нуждавшейся в помощи, и ей казалось, что у раввина не было никаких причин отказать ей. Она набралась смелости и сказала:

— Да разве я буду спорить с таким уважаемым человеком, как вы, ребе?

— И все-таки ты споришь со мной, — ответил Шалом. — Не думаешь ли ты, что понимаешь сложившуюся ситуацию лучше, чем я?

— Пусть я женщина неученая, но кое-что знаю из Торы, — спокойно сказала просительница. — Там, например, сказано, что когда наших предков едва не настигло войско фараона, Бог сначала спас их, и лишь затем они уверовали в Него. То есть спасение было прежде веры. Вот так же и я. Если Бог поможет мне сейчас, то потом я, несомненно, тоже уверую.

Такие слова рассердили ребе Шалома:

— Да кто ты такая?! — закричал он. — Этого мне еще не хватало, чтобы какая-то неграмотная женщина учила меня толкованию Торы. Меня, которого до сих пор никто в этом не смог превзойти!

Женщина стояла молча. Она больше не спорила с ребе, но и уходить не собиралась. И вдруг на сердитом лице ребе появилась улыбка, а затем он совершенно искренне расхохотался.

— Впрочем, что же это я такое говорю, — сквозь смех сказал Шалом. — Никто — до сегодняшнего дня! Вот именно, никто — кроме тебя, мудрая женщина!

Затем ребе помолился за эту женщину, и Господь даровал ей счастье.

Однажды у раввина Ицхака-Меира спросили:

— Почему евреи сначала вкушают мацу, которая является символом свободы, и лишь потом марор — символ рабства?

— Потому, — отвечал раввин, — что из-за долгого пребывания в рабстве у евреев притупились их чувства и они уже перестали понимать, в чем же суть их страданий. До тех пор пока не появилась надежда на освобождение, они даже не чувствовали, насколько горька их судьба. И лишь потом они впервые почувствовали горький вкус рабства.