Фазил Юлдаш - Алпамыш

— Отчего без чувств упал, мой милый, в прах?
Слезы почему у милого в глазах?
Что с тобою, мой могущественный шах?
Пери соблазнила иль недобрый дух?
Только ты упал и стал и нем и глух,
Белый свет дневной в моих очах потух.
Сокол ты конгратский, сокол ясный мой,
Хоть бы ты беды не ведал никакой,
Дорогого дяди отпрыск дорогой!
В чем причина горя твоего, ой-бой!.. —
Алпамыш вздохнул, глаза свои открыл,
На Барчин взглянул и так заговорил:
— Сердцу ль моему Барчин не дорога?
Знал я, что твое условие — байга.
За меня скакать поехал Караджан,
Не погиб ли друг мой от руки врага?
Если же мой друг Караджанбек погиб,
Значит — и мой верный конь навек погиб!
Если с Караджаном и с конем беда
И калмык в байге взял первенство — тогда
Право на тебя возьмет он от суда. [25] Право на тебя возьмет он от суда. — Имеется в виду специально изобранный суд лиц, наблюдающих за порядком и выполнением условий скачек.
Если он придет, что сможешь ты сказать?
Стать его женой как сможешь отказать?
Не пойдешь добром — он может силой взять.
Как аркан такого горя развязать?!
Как же с калмык ом Барчин-бедняжке жить?
Мне-то как с таким позором тяжким жить?
Для чего тогда мне жизнью дорожить?
Лучше б самому мне голову сложить!
У себя в стране я важный бек, сардар, —
Здесь, в чужом краю, меня постиг удар.
Горя и стыда чем угашу пожар,
Если он погиб, мой конь, мой Байчибар?
Если я его разыскивать пойду,
Я свою погибель в странствии найду;
Здесь оставшись, тоже попаду в беду, —
Я ведь безоружен и лишен коня.
Если калмык ипридут — найдут меня,
На какие муки обрекут меня!
Все они с оружьем, на лихих конях,
Луки за плечами и мечи в руках, —
Сразу же меня убьют, затопчут в прах —
И моя застынет кровь на их мечах!
Если ж не убьют, то силой увезут,
От моей кудрявой, милой, увезут,
Свяжут, как овцу, и в рабство продадут.
Э, увяли все мои надежды тут!

— Курухайт, Чибар, конь моего тюри!
Веселей скачи, не отставай, смотри!
Для тебя яйлой высокогорной будь
Белая моя девическая грудь!
Волосы мои на щетку отдаю,
Чтобы чистить шерстку мягкую твою;
Конюхом твоим я стану навсегда,
Если ты вернешься невредим сюда!
Конь алмазноногий, первым доскачи,
Снежные холмы грудей моих топчи,
Только с милым другом нас не разлучи!
На Барчин-аим, бедняжку, посмотри, —
Курухайт, Чибар, конь моего тюри!
Сердца моего кибитка так чиста,
Все еще пока не убрана, пуста.
Пусть же не сгорит, пока не обжита,
Сердца моего девичьего юрта!
Телом и лицом подобная цветку,
Горя я не знала на своем веку,
Неужель достанусь в жены калмыку?
Так уйми, Чибар, мой безутешный плач!
На тебя тумар надела Калдыргач,
Чтобы ты не ведал в скачке неудач.
Пестовал тебя и холил Байбури, —
Курухайт, Чибар, конь моего тюри!..

На холме стоит Барчин и смотрит вдаль.
Жалко Алпамыша и себя ей жаль.
Нетерпенье жжет, гнетет ее печаль.
Что ей даст байга, что ей судьба сулит?
Барчин-ай в трубу все пристальней глядит,
Видит — степь вдали как будто бы дымит, —
Но не дым в степи, а пыль вдали пылит.
Сердце Барчин-гуль тоска сильней щемит…
Кони, кони мчатся! Все ясней, видней!
Можно и отдельных различить коней!
Вот и Байчибар, и, рукавом маша, «Курухайт!» —
кричит Барчин, едва дыша.
До ушей Чибара долетел призыв.
Гриву распустив и уши навострив,
Голову на нежный голос повернув,
Он вперед рванулся, повод натянув,
Так что крепкий повод разорвался вмиг:
Второпях, как видно, Караджан-калмык
Коротко чрезмерно повод подвязал,
Сам о том забыл, — да вот и оплошал!
Видит лишь теперь поруху Караджан, —
Не теряет все же духу Караджан,
За высокую он держится луку,
Гикает, кричит он грозно на скаку,
Небо, содрогаясь, внемлет смельчаку,
Кокальдаш отстал, ой, горе калмык у!