Услыхав от Кокамана эти слова, сказала Барчин прислужнице своей, Суксур:
— Этот калмык, провалиться ему, — откуда он только взялся! — стоит да бахвалится, прося кумыса, — на кумысе счастье свое загадав. Налей-ка воды в касу, — воду я ему подам, — охладит его вода — надежду на меня оставит он.
Суксур отошла в сторону, воды в чашу налила — принесла ее Барчин. Барчин протянула руку с чашей батыру Кокаману. Увидел Кокаман-батыр, что в чаше вода, а не кумыс, — разозлился и хлестнул девушку по руке своей камчой.
Испытав такую жестокость от батыра, расплакалась Барчин и, плача, такое слово сказала:
— Да истают все нагорные снега!
Да сгниет в земле поганый труп врага!
Недругов моих, о боже, покарай,
Да погибнет он, чужой, немилый край!
Ты меня, безмозглый, слушать не хотел,
Ты хлестнуть меня осмелился камчой!
Горю моему где мера, где предел?
Беззащитны стали мы в стране чужой,
Родину покинув, терпим гнет большой.
По руке камчой меня калмык хлестнул,
Подло так меня пришельством попрекнул,
Униженья шип ты в сердце мне воткнул!
Что теперь, бедняжка, в силах сделать я?
Чужестранка здесь и девушка ведь я!
Чтоб тебе, злосчастный, не было житья!
Чужестранка я, однако, не раба!
Как земля чужая жестока, груба!
Плачу я, но, видно, такова судьба!
С родиной расставшись, горько слезы лью,
А кому поведать мне печаль свою!..
На эти слова Кокаман так ответил:
— Не возьму добром, так силою возьму,
Чистоты твоей не милуя, возьму!
Если хочешь знать — терплю я также боль:
В сердце Кокамана также есть мозоль.
Я просил тебя: лекарство дать изволь, —
Ты же сыплешь мне на рану сердца соль…
Кто вас призывал в калмыцкий Чилбир-чоль?
Сели со своим скотом на Айна-коль!
Очень ты, узбечка пришлая, горда!
Это наши травы, наша здесь вода!
Я своих батыров приведу сюда,—
Будет, пастухи, вам черный день тогда!
Если мы на вас устроим аламан,—
Вашу кровь прольем, изгоним в Туркестан,
А тебя захватит силой Кокаман!
Буду веселиться, буду — что ни ночь —
Я с тобой лежать, Байсарыбая дочь!..
Эти слова услыхав, Ай-Барчин так ответила батыру Кокаману:
— Сам себя пустой надеждой не дурачь!
Поступай, как знаешь, но потом не плачь.
Силой взять меня грозитесь, калмык и?
Проезжайте дальше, — руки коротки!
Много о себе, калмык поганый, мнишь.
Думаешь, коль силой ты меня пленишь,
Не прискачет милый бек мой — Алпамыш?
Если же мои не сбудутся мечты,
По-мужски одевшись — в бой сама пойду!
Силу я в руке девической найду:
Будь вас сорок тысяч, будь вас тьма и тьма —
Всех, как одного, я перебью сама.
Истинно, как видно, ты сошел с ума!
Силою меня, проклятые, не взять!
Кто из вас дерзнет подобный вздор болтать,
Смерти калмык утому не избежать.
Первым ты, глупец, лишишься головы!
Сделать я могу то самое, что вы.
Вот еще какие выискались львы!
Я — узбечка, имя Ай-Барчин ношу,—
Я вас на кусочки, подлых, искрошу.
Убирайся прочь, — добром тебя прошу!
Гордую узбечку силой взять не льстись.
Поскорей своей дорогой воротись, —
Девушкою быть убитым постыдись!
Предо мной, калмык, напрасно не вертись!..
Такого крепкого разговора батыр Кокаман ни от кого еще никогда не слыхал. Повернув коня, в путь он пустился и, обиды не стерпев, едет он — и от злобы, как медведь, ревет. К богатырям в дальние пещеры приехав, бросился он — со слезами на глазах — с коня наземь и, как ребенок, пред отцом заупрямившийся, громко плакать стал и дрыгать ногами.
Старший брат его — Кокальдаш спрашивает:
— От кого ты обиду потерпел, пока я жив-здоров еще?
— Страшен в гневе я, — ты это знаешь, брат:
Рубит пополам верблюда мой булат!
За тебя готов я отомстить стократ.
Ни с каким врагом не убоюсь я встреч,—
Шаху самому башку сверну я с плеч!
Если шах в твоей печали виноват,
Кровь его пролить я тоже буду рад.
Дочь его Тавка прекрасна, говорят,
Дочь его Тавку тебе отдам я, брат!
Если он такой насильник, Тайча-хан,
Черный напущу я на него туман.
Ты скажи мне правду, брат мой Кокаман!
Тогда Кокаман открыл свою тайну старшему брату — Кокальдашу, объяснил свое огорчение, такое слово сказав:
— Жалобу мою позволь тебе излить.
Если, за меня желая отомстить,
Хочешь вскачь коня горячего пустить,—
Шаха Тайча-хана не за что хулить!
Что несчастен я — в том не его вина.
Хоть умру, а шаха дочь мне не нужна!
Девушкой-узбечкой был я оскорблен,
Ею нож разлуки в сердце мне вонзен:
Кокаман, твой младший брат, в нее влюблен —
Собственною кровью захлебнулся он!
Девушка она, а как была дерзка,
Говорила как со мною свысока!
Потому меня так обожгла тоска,
Потому медведем я взревел, ака!
Читать дальше