Татьяна Ахметова - Озорные стихи (Устами народа-2) - 1997

«Ебу, ебу» — какое слово!
Как музыкально и красно!
Ебанье страстное Орлова
С Катюшей длится уж давно.

Но вот она заегозила
Под ним, как дикая коза,
Метнулась, вздрогнула, завыла,
При этом пернув три раза.

Орлов хоть был не армянином,
Но все ж при этом пердеже
Задумал хуй, торчащий клином,
Засунуть в жопу госпоже.

Хуй был с головкою тупою,
Напоминающей дюшес.
Ну как с залупою такою
Он к ней бы в задницу залез?

Там впору лишь залезть мизинцу…
Другая вышла бы игра,
Когда бы на хуй вазелинцу…
Ведь растяжима же дыра!

Он вопрошает Катерину:
— Кать, не найдется ль вазелину?
Хочу тебя я в жопу еть…
— Ах, вазелин! Он, кстати, есть.

Достала банку с вазелином,
Залупу смазала сама:
— Григорий, суй, да вполовину,
Иначе я сойду с ума.

— Катюша, ты трусливей зайца… —
Вдруг крик всю спальню огласил:
— Ой, умираю! — Он по яйца
Ей с наслажденьем засадил.

Она рванулась с мелкой дрожью,
И в то же время хуй струей
Стрельнул, помазанницу Божью
Всю перепачкав малафьей.

— Хочу сосать! — Она сказала
И вмиг легла под Гришу ниц,
Платочком хуй перевязала
Для безопаски у яиц,

Чтоб не засунул хуй свой в горло
И связок ей не повредил.
Как давеча дыханье сперло,
Когда он в жопу засадил!

Она раскрыла ротик милый;
Изящен был его разрез,
И хуй разбухший, тупорылый
С трудом меж губками пролез.

Она сосет, облившись потом,
Орлов кричит: — Сейчас конец! —
Она в ответ: — Хочу с проглотом!
Кончай, не бойся, молодец!

Он стал как в лихорадке биться,
Глаза под лоб он закатил .
И полный рот императрице
В одну секунду напустил.

Та связок чуть не повредила.
Едва от страсти не сгорев,
Всю малафейку проглотила,
Платочком губы утерев.

Орлов уж сыт. Она — нисколько.
— Ты что — в кусты? Ан, нет, шалишь!
Еще ебать меня изволь-ка,
Пока не удовлетворишь!

— Эге, однако дело скверно.
Попал я, парень, в переплет*
Не я ее — она, наверно,
Меня до смерти заебет…

Дроча и с помощью минета
Она бодрить его взялась.
Орлов был молод — штука эта
Через минуту поднялась.

А за окном оркестр играет,
Солдаты выстроились в ряд,
И уж Потемкин принимает
Какой-то смотр или парад.

— Мне нужно быть бы на параде,
Себя на миг хоть показать…
Как трудно мне, царице-бляди,
И власть и страсть в одно связать!

И снова на спину ложится
И поднимает ноги ввысь…
Да, Гриша и императрица
Уж не на шутку разъеблись.

Скрипит кровать, трещит перина.
А на плацу шагает рать:
— О, славься днесь, Екатерина!
О, славься ты, ебена мать!

Пров Фомич был парень видный,
Средних лет, весьма солидный,
Остроумен и речист,
Только на хуй был нечист.

Он не брезговал интрижкой
Ни с кухаркой, ни с модисткой
И немало светских дам
Прижимал к своим мудям.

Хуй имел он прездоровый,
С шляпкой глянцевой, багровой.
Одним словом, его кляп
Был совсем по вкусу баб.

Еб с отменным он искусством,
С расстановкой, с толком, с чувством
И, как дамский кавалер,
На свой собственный манер.

Он сперва пизду погладит,
А потом свой хуй наладит,
Нежно вставит, извинясь,
И ебет, не торопясь.

«Пров Фомич! Что за мужчина!
С ним не ебля, а малина», —
Так решили дамы хором
За интимным разговором.
И попал наш с этих пор
Пров Фомич в большой фавор.

Раз в осенний вечер длинный
Пров Фомич в своей гостиной,
Взяв стаканчик коньяку,
Сел поближе к огоньку.

Ароматный дым сигары
«Фин шампань», хороший, старый,
Отвлекли его мечты
От житейской суеты.

Вдруг выходит из прихожей,
С неумытой, пьяной рожей,
Прова Фомича лакей,
Старикашка Патрикей.

— Что тебе, хуй старый, надо? —
Молвил Пров Фомич с досадой.
Почесав свое яйцо,
Тот ответил: — Письмецо.

Отослав в пизду лакея,
Старикашку Патрикея,
И, загнув «ебена мать!»,
Начал Пров письмо читать.

«Душка Пров, — письмо гласило, —
Без тебя я вся уныла.
Две недели не еблась
И вконец вся извелась.