Народные сказки - Саамские сказки

Вот что бывает, когда муж не слушает мудрой жены.

Плохое житье настало старику, и старухе, и любимой их дочери Акканийди. Оадзь не допускала прежнюю жену ездить за рыбой. Она сама, вместе со стариком, отправлялась на рыбалку.

Старик кое-как управлялся со своим большим хозяйством: и на озеро ездил, и на охоту ходил, и по дому все в порядке держал. Его старушка и Акканийди относили котел варева в вежу Оадзи. Старая старушка угощала Оадзю и детей, а Акканийди поскорее уходила в свою сухую вежу.

Ошиблись они в этом: не надо было Акканийди ходить в вежу Оадзи, не надо было, чтобы Оадзины парни видели Акканийди-девушку.

Однажды Горелый Пенек сказал своей матери:

— Я жениться хочу.

— А женись, сынок, я похвалю за ухватку!

— Как я женюсь? Я твой, я лягвы сын, а девка — невеста Пейвальке.

— А захочешь жениться — так женишься. Однако я взяла своего старика, и у меня есть муж.

Ладно. Раз задумал Горелый Пенек жениться — надо жениться. Выбрал он дождливый денек и попрыгал к веже Акканийди свататься. К двери подобрался и говорит:

— Брю, брю, брю... Акканийди, брю, брю... выйди, выйди, моя мокренькая, мокрица моя серенькая!

Акканийди вышла из вежи, а тут сноп солнечных лучей заиграл, стоит Акканийди в лучах Солнца, красотой сияет, как ягодка морошка, живая кровинка!

Горелому Пеньку на свету неможется. Шкурка сохнет, стягивается, язык усох и сузился, ничего сказать не может; «бю-бю-бю» — вот и весь его разговор. Акканийди улыбнулась, вошла в двери своей вежи и стала невидимой. Горелый Пенек остался ни с чем. Упрыгал он обратно в свою вежу, забился под пенек и оттуда пальчиком своей лягушачьей лапки манит к себе сухую Акканийди.

Захотелось жениться и Мохнатому Мышку. Этот был парень побойчее. Он не стал спрашивать у матери совета. Он решил жениться сам, построить отдельную спаленку, подходящую для Акканийди и для себя, и уйти от Оадзи, уйти от Востроглазки — он ее недолюбливал. Мохнатый Мышок Солнышка не очепь-то боялся. Он любил прогуливаться в хорошую погоду. Он хотел, чтобы никто не знал, как и когда он будет свататься к Акканийди.

И вот подкараулил он, когда Акканийди пошла по ягоды. Накрылся листочком и побежал за девушкой.

Акканийди это заметила. Она накрыла несколько ягод морошки листиками, сама сказала себе: «Не есть я» — и начала звать Мохнатого Мышка от каждой ягодки, покрытой листиком. Мышок забегался, уморился — все ягоды с листиками сгрыз, а Акканийди все еще зовет его к себе.

Тогда Мышок выбрал мягкую кочку моха, лег на нее, накрылся своим листиком и заснул.

Акканийди пошла домой, а Мышок сказал сам себе:

«— Наше от нас не уйдет. Ужо!

Сети в сырой веже Оадзи не просыхали. Вконец сопрели сети. Они прохудились й начали рваться ячея за ячеей. И вот от них остались одни дыры. Живою осталась только та сетка, которую старик сам сушил на солнце, которую старая старушка сама починивала.

Этою сеткой старик не мог наловить рыбы столько, чтобы хватало на обе семьи. Украдкой он кормил свою старушку и Акканийди, Оадзи с ее детьми он отказывал в пище.

Не стерпела Оадзь, зазвала старика к себе в вежу и сказала ему:

— Старик, а старик!.. Если ты не будешь нас кормить, мы съедим сначала тебя, потом твою старуху, а дочку твою оставим на закуску. От нас она никуда не уйдет.

В этот день Акканийди с матерью решили лучше оставаться голодными, а весь улов варить для Оадзи и ее деток, чтобы сохранить своего старика. И второй и третий день они варили уху для Оадзи.

Оадзь.была сыта — Акканийди голодна. Однако надо быть человеку сытым. Когда дочь и старушка совсем ослабели, старик сам сварил рыбу и накормил свою семью досыта. Акканийди была сыта — Оадзь оказа-лась голодной. Тогда Оадзь зазвала к себе в вежу старика. Войти в вежу он вошел, а выйти не вышел.

Пришлось Оадзи ездить на рыбную ловлю самой. Она брала с собою по очереди двух из своей семьи, а одного оставляла дома следить за старой бабкой и ее дочкой, чтобы Акканийди не убежала. Ну, и ездили они и рыбачили одною и той же сеткой. Прокормиться ею они не могли.

Однажды поехали они на озеро — последняя сетка у них прохудилась; вернулись пустые, ни одна рыбина не попалась. Злые, молча уползли все четверо к себе в вежу. Оадзь забилась под старые сети, ребята к ней под бок подобрались. Сидят, едва головы видны, одни только глаза блестят. Говорят между собою по-своему, а что они такое бормочут? «Брю-брю-брю» да «рю-рю...» — поди знай, что они замышляют?

Бабка, мать Акканийди, все знала. Она знала все, что будет наперед. Она знала, что ей пришел конец.