Софья Прокофьева - Сказка о ветре в безветренный день

Цеблион молча остановился посреди комнаты. Глаза его, не отрываясь, жадно смотрели на Братьев. Губы шевелились. Ой, он сейчас кинется и начнёт их кусать!» — с испугом подумала Матя.

— Во что, мои миленькие, хорошенькие ткачи! — сладким голосом сказал Цеблион. Он улыбнулся. Но глаза его остались такими же страшными. Улыбки не получилось Просто человек оскалил зубы, и всё. — Невидимая жидкость готова. Теперь дело за вами. Вы должны сегодня же взяться за работу. Мне не хочется портить вам настроение всякими пыточками и другими неприятными вещами.

Старший Брат медленно повернул голову и посмотрел на Цеблиона.

Его взгляд как раскаленный луч протянулся через всю комнату. Мате показалось, что она видит в воздухе этот взгляд. Она подумала, что Хранитель Запахов под этим взглядом сейчас завизжит, завертится на месте задымится и сгорит.

Но ничего подобного не случилось.

Хранитель Запахов по-прежнему стоял посреди комнаты и неподвижным взглядом смотрел на Братьев.

— Мы не будем работать! — резко сказал Старший Брат. Мы знаем, для чего вам нужны колпаки. Они нужны вам для войны. А на свете нет ничего страшнее вашей войны.

Хранитель Запахов так отвратительно захихикал, что Матю чуть не стошнило.

— Ах вы мои глупенькие ткачи! — сказал он ласковым, сладким голосом, — Вот что! Испугались войны, мои миленькие? Так бы вы сразу и сказали. Ну ладно, как только вы начнёте ткать материю для колпаков, я поговорю о вас с Министром Войны. Он мой хороший приятель. Я даже могу вам дать к нему записочку. Такую хорошенькую записочку. Хотите? Я попрошу его, чтобы он разрешил вам не ходить на войну. Все пойдут, а вы не пойдёте. Договорились, мои славненькие?

Лицо Старшего Брата исказилось от отвращения.

— Уходи отсюда, старик! — сказал он. — Все твои мысли покрыты таким толстым слоем грязи, что ты никогда не поймёшь нас. Но запомни одно. Мы но будем ткать материю для колпаков! И другие ткачи тоже не будут!

У Цеблиона от ярости скрючились пальцы. Матя увидела его зелёные ногти, похожие на жёлуди.

— Невидимая жидкость готова, — прохрипел он. — Если через двенадцать часов вы не начнёте работать, вас казнят!

Цеблион так хлопнул дверью, что тяжёлые железные ставни застонали и заскрипели, а красный луч закатного солнца забегал по степам.

— Ну что ж, умрём… — пробормотал Младший Брат и опустил голову. — Бедная Матя!..

— Я не бедная!— закричала Матя. — Я здесь!

И она сорвала с головы колпак-невидимку. Ох, что тут было! Матя прыгала как козлёнок и визжала как поросёнок.

Она обнимала и целовала Братьев.

Но когда она подпрыгнула особенно высоко, Старший Брат поймал её в воздухе.

Матя перестала болтать ногами, и Старший Брат поставил её на пол.

— Матя, — сказал Старший Брат. Голос у него был какой-то странный. Совсем чужой голос. — Ах, девочка… Ты должна немедленно уйти из дворца. Слышишь? И уехать в деревню. Ты не должна целый месяц ни с кем ни о чём говорить. Только с соседками. И только о молоке и хлебе. И ни у кого не спрашивать о городских новостях.

— Почему?.. — шёпотом спросила Матя. Но пока она спрашивала, она всё уже сама поняла. Ей стало так страшно, как никогда в жизни.

Руки её бессильно повисли. Колпак с красной кисточкой упал на пол.

Заскрипела старая лестница, как будто её мучили.

— Эй, Начищенный Сапог, открывай дверь!

— А… это ты, сторож!

— А то кто же… Уф… Я принёс хлеб и воду Братьям. Проклятая лестница… Девяносто девять ступеней… уф, и одна сломанная… Проклятые Братья… Хорошо, что их казнят через двенадцать часов… Очень надо лезть по лестнице из-за каких-то ткачей, которые через двенадцать часов станут покойниками…

Старший Брат схватил Матю и быстрым движением натянул ей на голову колпак-невидимку.

Дверь заскрипела. Вошёл пузатый сторож. На его огромном животе торчал ключ, как гриб на пригорке.

Старший Брат на одно короткое мгновение прижал Матю к себе и вытолкнул её на лестницу.

Как Матя спустилась вниз, она не помнила.

Она садилась на каждую ступеньку и плакала. Ступеньки от её слёз становились мокрыми, как будто их только что вымыли.

Щётка, весь измучившись от нетерпения, ждал её в тёмном углу под лестницей.