Елена Ожич - Мой папа - мальчик

— Хорошая идея, — сказала мама. — Я тебе тоже про свои игры расскажу. И будет у нас семейная история игр.

И вот мой день рождения наконец-то наступил. Мне подарили велоцираптора, и я даже успел его частично откопать, пока собирались мои гости. Родители привели и Саньку, и Женьку, и ещё нескольких ребят из нашего класса. Мама зажарила курицу и испекла торт. От бабушки пришла посылка с тёплыми вязаными носками. В один носок бабушка положила пятьсот рублей — любимому внучку на шоколадки. Мы чокались клюквенным морсом, и все желали мне самого наилучшего. Ну, родители, понятно, чего желали — чтобы я учился на одни пятёрки. А мои приятели — чтобы я всегда был с ними, и они очень рады, что я их друг. Ну, мама ещё пожелала, чтобы я был здоров.

День рождения шёл себе и шёл, как обычно — поели, попили, посмотрели мультики, мама показала всем мои детские фотографии и долго умилялась, какой я был в младенчестве хорошенький мальчик, такой пузатенький хомячок.

Я слушал её и смущался, потому что в нашей мужской компании такие трогательные воспоминания были совсем ни к чему. И я стал шикать на маму.

— Не шикай на мать, — сказала она, сделав строгие глаза. — Идите поиграйте, пока я на столе приберу немного.

Я и мои гости с облегчением вздохнули, потому что официальная часть праздника завершилась, и мы пошли в мою комнату, где можно было бы поговорить спокойно о наших сугубо мужских делах, без всех этих маминых пузатеньких хомячков.

На моём столе мы разложили свои карточки с футболистами, чтобы обменяться ими. У меня было целых три Аршавина и ни одного Луиша Фигу. А вообще мы все теперь хотели карточку с Лео Месси, но её ещё нигде не продавали. За Луиша мой одноклассник Серёгин просил одного Рональдиньо и двух Бэкхемов, и я уже успел выменять одного Аршавина на Рональдиньо, а второго — на Бэкхема. А второго Бэкхема мне обещал на день рождения подарить Санька. А Женька собирал карточки баскетболистов, и потому в наших «трансферах» (так называют переход футболиста из одного клуба в другой) не участвовал. Санька вручил мне Бэкхема, я добавил ещё одного и приготовил Рональдиньо. Серёгин уже держал в руке почти моего Луиша Фигу, как в дверь засунул свою лохматую голову папа и спросил:

— Формируете новую российскую сборную?

Очень смешно. Папа вообще в футболе не разбирается и где ему знать, что нужно собирать Германию, Испанию или Бразилию.

— Можно к вам?

— Ну, пап… — заканючил я. — Может, в другой раз?

Я первым делом подумал, что папа, как и в прошлом, и в позапрошлом, и в позапозапрошлом году начнёт к нам приставать и просить, чтобы мы взяли его в наши игры. И при этом будет настаивать, чтобы с ним поиграли в фанты, домино, подкидного дурака и русское лото. Это раньше, когда мы с парнями были помоложе, то ещё играли во всю эту дребедень. А сейчас, когда мы все разменяли по второму десятку — очень оно нам надо, это русское лото. Ну, в настольный хоккей или футбол — ещё куда ни шло. Но хоккей мы доломали на зимних каникулах, а в футболе не хватало ворот и мяча.

Папа интересный такой. Когда я его зову поиграть со мной в «Чапаева» или корабль деревянный собирать, он всегда отнекивается — он занят, он устал, он поздно пришёл, у него завтра лекция-экзамен-конференция и тому подобное. И я уже забыл, когда мы с папой во что-нибудь играли вместе. Обычно я играю с компьютером или с Женькой по сети. И только в мой день рождения папа вдруг вспоминает, что он, оказывается, ещё не наигрался в фанты и в домино.

Раньше с папой было веселее. Когда я был маленький, мы играли в богатыря и Сивку-бурку. Я надевал красные пластмассовые богатырские доспехи, папа вставал на четвереньки и изображал дикого скакуна, которого нужно оседлать. Сивка сбрыкивал меня на пол, а я хватал папу за воротник рубашки и кричал басом:

— Встань передо мной, как лист перед травой!

Папа ещё немножко для виду взлягивал одной ногой, но потом становился смирным богатырским тяжеловозом и разрешал богатырю сесть ему на спину. И Сивка вёз меня лесами тёмными, болотами топкими, горами высокими спасать царевну, а на самом деле — по коридору к маме на кухню.

— Дай коню напиться, красная девица! Совсем меня богатырь Михаил Муромец заездил, — говорил конь жалобным человеческим голосом, и царевна-мама давала ему кружку с водой.