Сакариас Топелиус - Колокола

Это – история колоколов. А теперь мы будем говорить о Лизе, дочке сторожа.

Ее отец, здоровый, плотный мужик, был сторожем, а вместе с тем и пономарем сельской церкви. По воскресеньям, после того как он отпирал церковные двери, он отправлялся тотчас же на колокольню, предоставляя прихожанам самим заботиться о себе. Ух, что за звон раздавался тогда! Тут-то маленькая Лиза потихоньку прокрадывалась вслед за отцом вверх по лестнице. Первое время ей попадали шлепки за такое преступление, но вскоре к этому привыкли, и Лиза быстро взбиралась по высокой лестнице, не глядя ни направо, ни налево. Там она тихо сидела и смотрела молча, как тяжелый, громадный колокол начинал раскачиваться: сперва он делал маленькие размахи, потом все шире и шире, язык начинал качаться, как маятник в стенных часах, и бум-м-м! ударялся о колокол, и из самого сердца металла вырывался могучий звук, который разносился далеко кругом. Все выше и выше взлетал колокол, пока, наконец, не заносился так высоко, что опрокидывался и на мгновение оставался неподвижно, как бы раздумывая, остаться ли ему в таком положении или упасть, но затем со звоном падал вниз и снова взлетал по другую сторону перекладины. И что за звон стоял в воздухе, что за треск раздавался по всей колокольне! Казалось, все стены готовы были обрушиться. Но как раз под самым серо-желтым колоколом сидела на скамеечке маленькая белокурая девочка; она молча улыбалась, и никогда не приходила ей в голову мысль, что колокол мог обрушиться на ее голову, как гора, так что от нее не осталось бы и следа.

Лиза любила свои колокола, как только можно любить что-либо на свете после Бога и своих близких.

– Берегись, – говорил ей отец, – если постоянно будешь слушать колокольный звон, то оглохнешь.

– А что это значит, отец? – спросила Лиза.

– Это значит, – отвечал отец, – что твои уши перестанут слышать все прекрасное на свете: пение псалмов, щебетание птичек и даже человеческий голос; и тогда ты одиноко погрузишься в глубокую, вечную тишину.

– Могут ли глухие слышать колокольный звон? – спросила опять Лиза.

– Да, пожалуй, – сказал отец, – я думаю, что, по большей части, глухие слышат колокольный звон.

– Ну, тогда какая же в этом беда? – сказала Лиза.

Однако случилось то, чего боялся отец. Чем старше становилась Лиза, тем тише, казалось ей, становилось вокруг нее. Сперва, когда она, бывало, летним вечером слышала писк комара в лесу, ей казалось, что это отдаленный звон колоколов. Понемногу все звуки, достигавшие ее ушей, начали казаться ей колокольным звоном: щебетание птичек на ветках березы, шум водопада, веселый говор людей, собиравшихся по воскресным вечерам на церковном пригорке – все отзывалось в ушах Лизы, как ясный звук металла. И все-таки, несмотря на это, Лиза не могла расстаться со своими милыми колоколами. Наконец, все заметили, что Лиза глуха, и многие были опечалены этим, но больше всех горевал ее отец, так как добрее и лучше девочки не было во всем селе. Но этому горю нельзя было помочь, и скоро об этом перестали думать. Когда девочка, по обыкновению, тихо и с ласковой улыбкой шла к колокольне, народ говорил:

– Посмотрите-ка, вон сторожева Лиза, которая не слышит ничего, кроме колокольного звона!

В то время Лизе было десять лет и она играла так же, как и другие дети ее возраста, только ее игрушками были большие колокола. Она называла колокола: Большой Золотозвон и Малый Золотозвон. Она нежно выговаривала им, когда они плохо звонили, и хвалила их, когда они звонили хорошо. Она говорила с ними, и они отвечали ей своими металлическими голосами; она понимала их говор лучше людского, ведь она больше ничего другого и не слышала.

Но не думайте, однако, что жизнь Лизы была чем-нибудь особенно замечательна и что поэтому я и рассказываю про нее. Ее внешняя жизнь немногим отличалась от жизни других людей, проводящих свои дни в спокойном однообразии деревни. Но она была одна из тех, кого уже с самого нежного возраста церковные колокола призывали к Богу более, нежели других, а потому-то мы не могли не вспомнить ее, говоря о колоколах.

Все тише и тише становится свет вокруг Лизы, и понемногу все тысячи тонов и звуков замерли для нее навеки, и только призывающий голос колоколов звучал у нее в ушах: «Приди к Богу! Приди к Богу!» Но тем более душа и мысли ее обращались к Богу, и все земное казалось ей только как бы отражением чего-то или сном, и только Бог один казался ей высоко добрым, прекрасным и достойным вечного поклонения. Она походила на тихую поверхность воды, которая в прозрачной глубине своей отражает солнце и звезды, всегда нося в своих недрах изображение бесконечной красоты.