Людмила Кузнецова-Логинова - Легко ли быть человеком. Сказки для взрослых

И коза осталась с волком! Нет, они не ушли жить к ее родне в стадо, коза, конечно же, не захотела, чтобы волк надел козью шкуру и прожил жизнь козла. Сама она тоже не желала иметь что-либо общее с его кланом, кажется, она даже не захотела с ними знакомиться. Что касается прочих обитателей леса, то их парочка сторонилась, жила обособленно и отчужденно, а потом и вовсе исчезла из этих краев и куда подевалась – не знал никто.

Спустя много лет кто-то говорил, что в дальних местах видел престарелую, престрашную, но дружную пару – волка и козу, кто-то вспоминал, что встречал старую, одинокую козу, без волка, а кто-то утверждал, что спустя время волк ее просто съел.

Так что конец этой истории выбирайте сами и такой, который соответствует вашему жизненному опыту, знанию зоопсихологии и вашему представлению и пониманию того чувства, которое называется – ЛЮБОВЬ!

На зеленом листочке, только-только распустившемся из почки, клейком и нежнейшем, сидела молоденькая, мохнатенькая гусеница, сливаясь своей зеленой окраской с самим листочком, который она в упоении грызла.

День был чудный, солнечный, все вокруг цвело, пело, радовалось жизни, и гусеница вместе со всеми наслаждалась и вкуснейшей сочной мякотью листочка, и пением птичек, которых в то же время опасливо сторонилась (не дай Бог заметят и сожрут), и щедрым солнечным теплом. И в ней все ликовало и пело, и она была малой частицей матушки-природы, а потому и ей дано радоваться жизни. И вот в этом своем дивном настроении она увидела необыкновенное создание – блестящего жука с бархатным брюшком и лапками.

Жук был чудо как хорош, и гусеница влюбилась в него бесповоротно. Пытаясь привлечь внимание красавца, она высунулась из-под листочка, который служил ей и домом, и едой, высунулась и повисла, рискуя в прямом смысле слова своей жизнью, потому что открылась всем своим врагам, но так велико оказалось желание попасться на глаза жуку, что все остальное было просто не в счет, даже сама жизнь. Ну не глупая ли эта гусеница?

Правда, у нее есть и оправдание – уж очень она была молода, а молодость всегда бесшабашна, нерасчетлива и рискова. Раскачиваясь на легком ветерке, гусеница делала все возможное, чтобы красавец-жук ее заметил, но тот деловито поглощал что-то на соседней ветке, сказочно гудел и не обращал на гусеницу никакого внимания. Зато рядом вдруг появился и заохал чудесным образом расписанный мотылек:

– Дорогая гусеница, какая же вы красавица! Ах, какие лапки, какая стройность и грация! Я от вас без ума. Тут же делаю вам предложение.

Восторгаясь, махая от избытка чувств крылышками бесконечно быстро, он совсем загородил от нее жука. Гусеница снова забралась на листочек и с досадой сказала:

– Да отстали бы вы от меня, несносный. Летите своей дорогой, я замуж не собираюсь.

Странно, но мотылек не обиделся:

– Не буду, не буду вам докучать, прелестница, может, еще передумаете. Право, я очень надеюсь на это и прилечу еще!

Наконец он куда-то исчез. Но, увы, и жука тоже не было видно. Свет померк для гусеницы, всю ночь она не сомкнула глаз, а под утро пошел такой сильный дождь, что носа нельзя было высунуть, хотя, когда на миг дождь перестал, ей показалось, что мелькнул рядом мотылек, но дождь припустил с новой силой и увидеть что-то или кого-то не было уже никакой возможности. И так целый день.

Гусенице было и грустно, и скучно, хорошо хоть еда рядом, а то совсем раскиснуть можно. Следующий день был таким солнечным и теплым, как будто хотел извиниться за вчерашнее и позволить всему живому наверстать упущенное. Жужжали весело пчелы, сновали муравьи, какие-то непонятные букашки повылазили изо всех укромных мест, и наша гусеница ожила, повеселела. Снова забралась на свой недоеденный листочек и, лениво жуя, стала ждать. Мы даже не говорим – кого, и так все ясно – жука, конечно. И он прилетел.

Сказочной музыкой было его гудение для гусеницы, она вся трепетала от восторга, глядя на эту блестящесть и бархатистость. Жук, наверное, был твердопанцирный, поскольку ничего не замечал. Он деловито перебирал своими бархатными лапками, шевелил щегольскими усиками и занят был только собой и своими делами. От вздыханий гусеница перешла к слезам. Но где это было видано, чтобы кому-то помогли слезы? Недаром говорят – слезами горю не помочь. А горе, видимо, приключилось, хоть и незаметно, можно сказать, на пустом месте. По всему было видать, что влюбилась гусеница безответно. Заливаясь горькими слезами, гусеница все же решилась признаться своему предмету, а вдруг он действительно просто ее не видит? Глазами слаб – бывает же такое?