Любовь Коваленко - Приключения книжки

— Кто это? — спросила я шёпотом у Карандашей.

— Как? Ты не знаешь? — поразился Синий Карандаш.

— Ты не знаешь? Ты не знаешь? — удивлённо зашептали остальные разноцветные Карандаши.

Мне стало неловко от того, что я не знаю эту, очевидно, очень знаменитую семью. Но ведь мне не приходилось их встречать ни у Писателя, ни у Редактора. Даже старенькая Пишущая Машинка никогда о них не вспоминала, хотя она была знакома со многими.

— К сожалению, я не знаю! — смутилась я. — Может быть, вы скажете, кто они и познакомите меня с ними?

— Это — Кисти! — почтительно сказал Красный Карандаш. — Они наши родственники! — с гордостью добавил он.

— Наши родственники! Наши родственники! — подтвердили разноцветные Карандаши.

— А что умеют делать Кисти? — спросила я, с любопытством поглядывая на своих новых знакомых.

— О, Кисти рисуют красками: акварелью, гуашью, даже масляными красками! Масляными красками,.правда, пишут только картины. А обложки для книжек — акварелью, гуашью, темперой, — ответил мне Коричневый Карандаш.

— Мне очень приятно с вами познакомиться, — вежливо сказала я Кистям. — Но зачем делать мне обложку, если уже есть столько готовых? — спросила я, всё же надеясь, что мне достанется хорошенькая обложка в цветочках.

Высокая Кисть ответила:

— Потому что эти обложки приготовлены для других книг.

…Никогда не думала я, что делать обложки для книг — такая долгая и трудная работа. Хотя, конечно, и очень интересная.

Вначале Художник внимательно прочёл все мои страницы, а некоторые даже перечитывал два или три раза. И так же, как и Редактор, то улыбался, читая, то хмурился.

Прочитав, он долго сидел молча, и я уже с беспокойством поглядывала на него: «А вдруг раздумает делать мне обложку?»

Но мои новые друзья — Карандаши, Кисти. Фломастеры — успокаивали меня, говорили, что всё будет хорошо. А молчит Художник потому, что обдумывает, представляет себе, как и что надо рисовать. И если уж он взялся за дело, то обложку сделает обязательно, ещё и страницы украсит рисунками.

Когда я это услышала, то мне захотелось, чтобы Художник рисовал быстрее. Но он рисовал долго, хотя, правду сказать, я этого почти не заметила, потому что в комнате у Художника было очень весело.

Сам он, когда работал, пел. Если у него всё хорошо получалось, он гремел нарочитым басом:

— Это-о-о мн-е-е нра-а-а-вится-а-а!

И если в такой момент случалось ему выйти, то все Карандаши, даже мои страницы, начинали плясать от радости. Так что Художник, возвратись, находил полнейший беспорядок на столе. Но он нисколько этому не удивлялся и не обижался на нас, а весело спрашивал:

— И куда это ты запропастилась, резинка? Где вы спрятались, безобразники-карандаши?

Наверное, и художники тоже немножко волшебники и хорошо понимают настроение вещей.

А если у Художника что-то не получалось, то он рвал неудачные рисунки и долго молчал. И мы все грустно затихали. Сколько раз он поменял мою обложку! Мне казалось, что лучше этой обложки уже и не бывает. Но Художник всякий раз придирчиво рассматривал её и бормотал: «Нет, это слишком крикливо!». И обложка летела куда-то под стол. А мне было всегда жаль её. Мне она казалась такой красивой.

Потом он сделал макет — образец будущей книги — и расположил в нём все рисунки так, как они должны быть в настоящей книге. Даже обложку надел. И я могла любоваться своей замечательной обложкой со стороны. Обложка была прекрасна! Как мне хотелось, чтобы её поскорее надели на меня!

Художник рассматривал и обсуждал макет с другими художниками, с моим Редактором.

Когда обложка и рисунки были совсем готовы, пришли Директор и Главный редактор издательства, Художественный редактор, которых я уже много раз видела и знала, а также мой Редактор и ещё другие художники.

Все они внимательно рассматривали рисунки и обложку. Я стала даже волноваться: а вдруг кому-нибудь из них не понравится? И у меня так и не будет обложки? И сама себя успокаивала: разве бывают книжки без обложек? Конечно, не бывают.

И Кисти волновались — ведь это они рисовали! И Карандаши, которые помогали Кисточкам, волновались. Резинка тоже тревожилась: а вдруг она забыла стереть какую-то ненужную линию? Даже равнодушные ножницы — и те с беспокойством поглядывали: ровно ли они отрезали бумагу?