Дина Мьюлок - Похождения домового

Он так долго спал – кажется, около недели, как обычно, когда нечего было делать, – что, казалось, готов был съесть свою голову, или свои сапоги, или что угодно.

– Что же делать? Поскольку больше никто не приносит мне ужин, я должен пойти и раздобыть его сам.

Он говорил быстро, потому что всегда очень быстро думал, и принимал решение за минуту. Конечно, у него был очень маленький ум, как и всё его тело, но он использовал его на сколько мог, и, в конце концов, был неплохим стариком. В доме он никогда не причинял вреда, а часто наоборот приносил пользу, потому что распугивал всех крыс, мышей и черных жуков. Но не сверчков – они ему нравились, как и старой кухарке: она говорила, что они очень веселые создания и всегда приносят удачу в дом. Но молодая кухарка терпеть их не могла и обычно заливала кипятком их норы или ставила для них тазы с пивом с маленькими деревянными мостиками до краев, чтобы они могли подняться, упасть туда и… утонуть!

Так что в безмолвном доме не было слышно даже пения сверчка, когда Домовой высунул голову из двери угольного погреба, которую, к своему удивлению, обнаружил открытой. Старая кухарка запирала ее каждый вечер, но молодая кухарка оставила этот ключ, а также ключи от кухни и кладовки, болтаться в замке, так что любой вор мог проникнуть внутрь и бродить по всему дому, оставаясь незамеченным.

– Ура, вот так удача! – воскликнул Домовой, подбрасывая кепку в воздух и выпрыгивая на кухню. Она была совершенно пуста, но в очаге еще горел огонь – просто так, – и на столе были разложены остатки превосходного ужина – достаточно, чтобы накормить еще полдюжины человек.

Хотите знать, что там было? Девонширские сливки, конечно, и половина большого блюда с джанкетом (это что-то вроде творога и сыворотки). Много хлеба с маслом и сыром, и половина яблочного пудинга. А также большой кувшин сидра и еще один с молоком, несколько полупустых стаканов и бесконечное количество грязных тарелок, ножей и вилок. Все они были разбросаны по столу в самом неопрятном виде, после того, когда слуги встали после с ужина, даже не подумав ничего убрать за собой.

Hа самом деле он любил порядок и всегда подшучивал над неряшливыми людьми…

Домовой сморщил свое маленькое личико, вздернул нос-пуговку и протяжно присвистнул. Вы можете не поверить, зная, что он живет в угольном погребе, но на самом деле он любил порядок и всегда подшучивал над неряшливыми людьми.

– Уф! – сказал он. – Вот это шанс. Какой у меня теперь будет ужин!

И он вскочил на стул, а оттуда на стол, но так тихо, что большая черная кошка с четырьмя белыми лапами, которую звали Маффи, потому что она была очень толстой и мягкой, а ее шерсть очень длинной, которая дремала перед камином, просто открыла один глаз и снова заснула.

Она уже попыталась сунуть нос в кувшин с молоком, но он был слишком мал, а миска была слишком глубокой, чтобы она могла дотянуться до дна. Она не очень любила хлеб, сыр и яблочный пудинг, к тому же ее очень хорошо кормили, поэтому, обойдя вокруг стола, она снова спрыгнула с него и устроилась спать у камина.

Но Домовой и не думал ложиться спать. Он хотел поужинать! Что за ужин он съел! Сначала одно, потом другое, а потом всё перепробовал заново. И о! Как много он выпил – сначала молока, потом сидра, а потом смешал их вместе таким образом, что это не понравилось бы никому, кроме домового. Как бы то ни было, ему пришлось несколько раз ослабить ремень и в конце концов он вовсе снял его. Но он, должно быть, обладал необычайной способностью есть и пить, так как после того, как он съел почти всё со стола, он был так же оживлен, как если бы он вообще не ужинал.

Его прыжки были немного неловкими, потому что на столе оказалась чистая белая скатерть: поскольку был только еще понедельник и у нее не было времени испачкаться. А вы знаете, что Домовой жил в угольном подвале, и его ноги были чёрными от беготни по угольной пыли. Поэтому, куда бы он ни ступал, он оставлял след, пока, наконец, вся скатерть не покрылась чёрными пятнами.

Не то чтобы он возражал против этого, на самом деле наоборот он очень старался, чтобы сделать ткань как можно более грязной, а затем, громко смеясь: «Хо-хо-хо!» – прыгнул к очагу и стал дразнить кошку. Он то пищал, как мышь, или щебетал, как сверчок, или жужжал, как муха, и в целом так сильно беспокоил бедную Маффи, что она убежала и спряталась в самом дальнем углу, предоставив ему очаг весь целиком, где он спокойно пролежал до рассвета.