На следующее утро красная макаронина проснулась от резкого толчка. А раз толкнули её, то она толкнула бабу Марфу и Стешу.
– Ну что, горемычная, чтоб тебе пусто было, – пробурчала баба Марфа. Хотя она не спала: бессонница, вот ведь напасть. Сон не идёт. В пять утра проснулась, и даже этикетки не помогают. Баба Марфа, чтобы заснуть ещё хоть на полчасика, читала этикетки соседок. По слогам. Потому что от старости плохо видеть стала. А этикетки маленькими буквами стали писать. Не разберёшь. А то вообще моду взяли – на иностранных языках пишут. На Стеше и на этой красной лахудре было написано: «Паста». Сначала другими буквами, иностранными, а рядом – русскими, понятными.
– Паста – это чё такое? – спросила баба Марфа у Стеши.
– Точно не знаю, но меня в Италии так называли, – похвасталась Стеша. Не хотела хвастаться, а всё равно получилось.
– Значит, макароны по-ихнему, – догадалась баба Марфа. Стеша была ещё молодой спагеттиной, любила поспать и тоже рассердилась, когда её разбудили.
– Что вы опять толкаетесь? – спросила она красную макаронину.
Но макаронина не ответила. Она смотрела на нового соседа по полке, которого только что подселили. Совершенно неприлично смотрела – чуть из упаковки не вывалилась. Стеша тоже скосила глаза и подвинулась, чтобы было лучше видно. Там, прямо с самого края, лежали самолёты и машины. Тоже разноцветные – бело-красно-зелёные.
– Ой, смотрите, смотрите, кто здесь, – зашуршали пакетами другие макаронины-барышни на полке.
Машины и самолёты на полном газу демонстрировали габариты и мощность.
– Ой, допрыгаются касатики, как пить дать, допрыгаются, – прокомментировала баба Марфа, хотя ничего не видела из своего угла. И как в воду глядела. Упаковка с макаронной техникой шмякнулась на кафельный пол и порвалась. Самолёты разлетелись, машины разъехались. Прошёл мужчина, прокатил тележку и раздавил машинку.
– Авария, – отреагировала на хруст баба Марфа.
Потом пришла уборщица, собрала в совок всех, кто не успел отлететь и отъехать под полку, и унесла. Все макароны на полке смотрели вниз, чуть не падая и едва не закручиваясь в спирали. Только рожкам и было хорошо. Они могли не бояться свернуть себе шею, потому что и так были перекрученные.
Стеша тоже тянула и без того длинную шею.
И только благодаря своему росту увидела, как красная макаронина с тихим хрустом переломилась пополам. Не прямо посередине, а чуть выше, там, где у людей находится сердце, а у макарон – перемолотое пшеничное зёрнышко.
– Ты чего? – Стеша от неожиданности забыла правила этикета и сказала не «вы», а «ты», хотя «тыкать» малознакомым макаронинам неприлично.
– Его больше нет, – сказала красная макаронина. Она перестала привычно визжать и стала говорить нормально. Даже слишком тихо.
– Кого – его? – не поняла Стеша.
– Его, – выдохнула макаронина, – того самолёта. Самого красивого в упаковке. Самого смелого, самого-самого. – Макаронина заплакала – Стеша видела капельку воды на упаковке. Хотя, может быть, это опять стал протекать кондиционер – он как раз над ними висел и уже два раза протекал прямо на их полку.
– Не плачь, – сказала Стеша.
– Поплачь, легче будет, – посоветовала баба Марфа.
Стеша смотрела, как плачет красная макаронина. От горя она перестала быть цвета спелого томата и даже, казалось, потемнела. Стала то ли бордовой, то ли чёрной. Или это лампочка опять перегорела, и Стеше показалось. Но Спагеттина решила не думать про кондиционер. Вот рядом коллега по цеху страдает, а Стеша плохое о ней думает. Так нельзя.
– Вы знаете, – она опять перешла на «вы», – его не унесли, он под нашу полку успел залететь. Я видела. Точно вам говорю. Я же длинная, и мне было лучше видно. Так что он здесь. Здесь. Не плачьте.
– Оклемается, соколик, и прилетит, – поддержала Стешу баба Марфа. Стеша про себя даже удивиться успела. Она ведь соврала, видела, что уборщица всех в совок собрала. Просто макаронину пожалела. А бабе Марфе зачем врать? Тем более этой – крашеной?
Но Стеша не успела додумать эту мысль. Её вдруг вырвали из тёмного и привычного угла и бросили куда-то в свет, поверх журналов и пакета молока.
Читать дальше