Марина Тараненко - Бума-Бумай-Ок [litres]

Софийкина мама сказала: у кролика больной вид, надо показать его ветеринару. Она свозит кролика в клинику, а им пора по домам, обедать. Легко сказать – обедать, когда судьба топогамы решается. Юля насилу запихнула в себя суп и побежала обратно во двор. Лиза уже распечатала объявления, которые предстояло расклеить по двору. На случай, если кролик всё-таки потерялся.

Ждать возвращения кролика от ветеринара было мучительно. Юле казалось, за это время Земля сделала полный оборот вокруг Солнца. Сперва закончилось лето, и осенний ветер посбивал с деревьев листья своим мощным кулаком. Потом Земля надела ледяной плащ и носила его, пока в нём не появились дыры. Потом плащ сменился ворсистым зелёным платьем. И наконец разморённая от жары Земля осталась в лёгком ромашковом сарафане.

Конечно, всё это произошло лишь в Юлином воображении. На самом деле был тот же июльский день, и прошло каких-то полтора часа.

– Приехали! Ура! – закричала Лиза.

– И что? Что сказал ветеринар? – прыгала вокруг мамы Софийка.

– Он болен? Он поправится? – волновались Юля и Витюля.

– Всё с вашим кроликом будет в порядке, – успокоила их Софийкина мама. – Он просто впал в уныние.

– Как речка? – спросил Тим. – Ну, речка впадает в море, а кролики в уныние.

– Впасть в уныние – это загрустить. Очень сильно, – деловито пояснил Витюля. – Он оказался один на улице, вот и загрустил.

– А мне разрешили взять кролика домой, если хозяева не найдутся, – похвастался Ярик.

– Почему ты его возьмёшь, а не я? – Тима такой поворот событий совсем не устраивал.

– Потому что я топогаму придумал.

– Я тоже!

– Я первый! Лиза, скажи!

И Лиза опять приняла сторону Ярика. Юля, Софийка и Витюля тоже согласились – пусть кролик живёт у Ярика. Тим всё равно о собаке мечтает, а выбор питомца – дело нешуточное.

Стадион – название громкое для скромной спортивной площадки во дворе, но площадку с древности так называют, с тех далеких времён, когда Юлин папа был мальчишкой и стоял на воротах, не пропуская ни одного мяча. Правда, мама говорит, что он преувеличивает, иногда голы ему забивали, но папа не сдаётся:

– Всего разочек забили. Ну ладно, ладно – два разочка.

У Юли слово «стадион» вызывает мысли о стаде. Нет, не о стаде овец или коров. О человеческом. На стадионе вечно стадом бегают, играют, шумят, в одиночку там скучно, а стадом – весело.

Стадион – не просто герой двора, он настоящий богатырь и красавец. Одни баскетбольные щиты чего стоят, не хуже щитов средневековых рыцарей. Вот бы на них эмблему бумайоков нарисовать, издалека видно будет. Правда, эмблемы ещё нет, но долго ли придумать? Юле идея понравилась. Жаль, обсудить не с кем. Лизу увезли на дачу, Софийку – в гости к Ерёминым, Ярик и Тим смотрят дома футбол, и Витюля где-то запропастился.

А на стадионе было оживлённо. Туда высыпали ребята из всех домов и продолжали высыпать, словно стадион заболел ветрянкой. Лёха и Макс пинали банку из-под кока-колы – кто дальше пнёт, остальные гикали и гукали – характерные для стада звуки.

– Смотрите, смотрите, Игорёк! – запищала Вероника.

– Игорёк-дурачок, – отозвался Макс.

Прозвище в рифму, но придумал его не Ярик. Он Игорька называл Дядей Игорем и не смеялся над ним. Да, Дядя Игорь странный. Ну и что с того? Наверное, у него тоже есть своя планета.

Дядя Игорь, по обыкновению, вышел на середину стадиона и, ни на кого не глядя, начал кланяться. Ребята запрыгали вокруг него.

– Ха-ха! Ванька-встанька!

– Кланяйся ниже, до асфальта!

– Лоб не разбей!

– Дурной лоб не жалко!

– Игорёк, у меня для тебя конфетка, – ехидно сказал Лёха.

– Спасибо, – обрадовался Дядя Игорь.

Лёха подмигнул Максу, чтобы тот закрыл его собой, бросил конфету в рот и подобрал с земли камень. Юля ужаснулась своей догадке. Сделает из камня конфету? Завернёт его в фантик? Глупая шутка. А они смеются, будто это и в самом деле смешно. У Вероники пакет с конфетами, она суёт конфеты шутникам, и те делают каменные угощения.

– Возьми мою конфету!

– Моя вкусней!

– И мою!

– Хм… не ест. Дурак, а не ест.

Дядя Игорь стоял перед ними такой сгорбленный, словно ему не в руки насовали камней, а положили на спину, и они разрослись там до огромных булыжников и давят, давят, давят, склоняя всё ниже. И лицо его стало каменным, с улыбкой, не успевшей исчезнуть, и печальными глазами, в которых застрял вопрос: за что?