Иосаф Любич-Кошуров - Сон Лилии [Легенды и сказки]

И он положил на стол большой узел, из которого торчала с одной стороны рукоятка меча, а с другой — его конец, оправленный во что-то, блестящее (меч был в ножнах).

Он развязал узел и стал раскладывать на столе разные вещи, бывшие в узле.

Володька увидел шлем с перьями, панцирь, щит, перчатки.

Он потрогал их руками; все вещи были из железа и звенели, как чайные ложки в стакане.

— Теперь одевайся, — сказал старик.

Володька стал на постели, и старик подал ему панцирь и сказал:

— Сперва надень вот это.

И показал, как нужно одеть панцирь, помогая при этом и сам застегнуть кое-где пуговицы, приходившиеся сзади, совершенно так как делала это тетка, когда одевала Володьку по утрам.

Володька одел панцирь.

Старик надвинул ему на голову шлем дал в одну руку щит, а в другую — меч и потом подвел Володьку к иконе.

— Стань на коленки, — сказал он.

Володька стал.

Старик сложил ему крестообразно на груди руки и, став позади его, опять сказал:

— Теперь повторяй за мной молитву.

И он заговорил, немного шамкая, как все старики, но очень внятно.

А Володька повторял за ним каждое слово.

Он говорил:

— Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, я, Владимир Свербиенко, буду заступаться за всех бедных, несчастных отныне и вовеки. Аминь.

— Встань, — сказал старик.

Володька встал.

— Теперь поцелуй икону.

Володька поцеловал икону.

— Теперь поцелуй листы скорби.

И при этом лицо у старика стало очень строгое, как у учителя, и Володька понял, что если он не поцелует листов скорби, старик отнимет у него меч старого Жофруа и все другое, что принес в узле.

— Хорошо, — сказал Володька и почувствовал, как у него вдруг заныло сердце. Но в то же время ему захотелось поцеловать эти листы скорби.

Они стали ему необыкновенно дороги и близки в ту минуту.

Как будто эти листы скорби были живые люди, которых ему было жалко, невыразимо жалко.

Старик достал откуда-то ту самую книгу, что читала ему тетка, о бедных, страдающих людях, а может быть не ту, а другую, только все равно что ту — тоже, о бедных людях, и сказал:

— Целуй!

Володька поцеловал листы скорби.

— Теперь все, — сказал старик, — ты сделался рыцарем Большого Меча. Поэтому теперь ты должен заступаться за всех, кого обижают.

— Я буду заступаться, — сказал Володька.

— Не щадя своего живота, — сказал старик.

— Не щадя живота, — повторил Володька.

— И тогда про тебя певцы будут петь песни, — продолжал старик, — и будут любить бедные люди.

Потом старик вдруг исчез.

Володька знал, что он — волшебный старик, поэтому его это нисколько не поразило.

Поразило его другое: он вдруг увидел себя лежащим на своей постели, на сундуке, без панциря без шлема, без меча… Он проснулся.

Он, с недоумением оглянулся вокруг. Он не знал, как он заснул, как проснулся…

Он ничего не знал, что было с ним после того, как старик, принесший ему меч Жофруа, пропал неизвестно куда.

Он не мог также определить времени, когда приходил к нему старик.

Но старик тут был; он это знал.

Может быть, с ним, с Володькой, случилось что-нибудь странное, что-нибудь, что бывает всегда с такими людьми, как Винцент Фламелло, что ни с каким обыкновенным человеком не бывает.

Он вспомнил, как он целовал листы скорби.

И все другое вспомнил ясно, отчетливо.

Он посмотрел на мать и тетку, из которых одна умывалась, а другая причесывалась, потому что было уже утро, и сказал:

— Значит, вы меня раздели, когда я спал!

Они не поняли, про что он говорит, и мать, закалывая косу на затылке, сказала:

— Погоди, я тебе сейчас помогу одеться.

И, поправив еще раз прическу обеими руками перед зеркалом, подошла к нему и сняла со щитка стула его платье.

— А где же мой шлем и панцирь? — спросил Володька.

Мать, приготовившаяся было надеть на него верхнюю рубашку, опустила вниз руки с рубашкой и взглянула на него широко открытыми глазами.

— Что? — сказала она, возвысив голос и наклонившись к нему, так как ей казалось, что она не совсем хорошо расслышала, что сказал Володька.

— Мой шлем и панцирь, — повторил Володька и добавил немного погодя, видя по глазам матери, что она все-таки его не понимает: — и меч Жофруа.

Володькина мать повернулась к сестре и улыбнулась.

— Ты слышишь? Значит ему все это приснилось…

— Да нет же, не приснилось! — крикнул Володька, — он был тут, этот старик, и сделал меня рыцарем Большого Меча.