Максим Климкович - Русалочка - книга-игра

Ведьма откровенно забавлялась испугом сестер.

Молчание затягивалось. Лона так и не решилась предложить свою брошь. У нее возникла мысль, что даже дар предавшего ее возлюбленного нуждается в лучшем пристанище, нежели дворец ведьмы. Лучше отправить прощальный подарок гусара в мусорную яму, чем оставить в этих чертогах.

Так же чувствовали себя и сестры. Сославшись на дела, феи поспешили распрощаться.

Целуя их на пороге, ведьма каждой из них что-то шепнула. Все три сестры получили из рук ведьмы подарки для младшей дочери морского царя.

Их экипаж, который как феи думали, разбился в лесу о стволы и коряги, целый и невредимый стоял у ворот.

– Да она в общем неплохая старушка, – начала Айя и умолкла.

Больше о ведьме феи не говорили, молчаливо условившись ни вслух, ни в мыслях не вспоминать неприятное посещение.

– О, как поздно, – удивилась Флоринда, сверив ручные часы с солнечным маятником на главной городской площади. – Пожалуй, лучше немножко повернуть время!

Феи разом подкрутили стрелки часов на три дня и вернули время назад, в самое утро дня рождения Русалочки.

– Ну вот, – Айя удовлетворенно откинулась на подушки, – теперь мы не только попадем к началу праздника, но даже успеем заехать домой переодеться.

Все приключения и неприятности последних часов казались миражом в пустыне: были и нет. Айя размышляла о том, как обрадуется Русалочка ее подарку. Ревниво глянула на сестер – что посоветовала ведьма им?

Сестры думали о том же, и ни одна из них не проговорилась. Снедаемые любопытством, феи на удивление скоро – не прошло и суток – были готовы отправиться в путь.

Даже замок, следивший за своими хозяйками с ревнивой любовью, так и не догадался, чем кончился их визит к тетушке. Впрочем, кое-что все же случилось: феи, не сговариваясь, отправились на второй этаж, где разместилась фамильная галерея. И содрав кусок холста с безобразной старухой, скрутили его и отнесли на чердак.

– Тараканы и пауки –вот уж, право, лучшие для тебя соседи, – напутствовала Айя сверток.

Феи выехали ко дворцу новорожденной под вечер и уже не застали толпу у ворот. Застали лишь няньку Секлесту. Настояли перенести новорожденную во дворец, как ни ворчала старуха.

– Не пристало царской дочери жить в неказистой беседке! – уверяла Флоринда.

А Айя с простительной юности дерзостью прижала Русалочку к себе и не отпускала, пока не опустила в серебряную колыбельку во дворце.

Детская дышала теплом и уютом. Мягкие кремовые краски и море живых цветов. Богатство обитых гобеленами стен с причудливыми сценами. Голубое и золотое – сочетание, достойное королей и поэтов. Тут и там мягкие ковры манили прилечь и отдохнуть. Резное бюро красного дерева скромно дожидалось той поры, когда Русалочка вырастет и на пергаменте с вензелем принцессы напишет первую любовную записку.

Колонны поддерживали мраморный свод. Над колыбелью, расписанной лучшими художниками морского царства, летели амуры в кайме из розовых гирлянд. Охотники, натянув тетиву, подстерегали осторожного оленя. Но лучше всех был триптих на стене, выписанный черной тушью. Штриховка позволяла угадывать, но никак не рассмотреть рисунок. В первой части у мозаичного окна с красным яблоком в руке стоял ребенок – девочка лет десяти-двенадцати. За окном простирался туманный осенний сад. А нежно-желтые тени твердили, что в доме тепло и ребенок любим. В середине триптиха – тот же ребенок, но уже девушка-подросток, сидит на берегу пруда. И снова осень, точно художник, снедаемый смутной тоской, предпочел всем другим пору тлена и увядания. Хоть девушка и грустна, во всем ее облике – страстное стремление к счастью.

Глаза ее устремлены вдаль, на губах, кажется, застыли слова: «Пора! Пора! Время лететь!»

Завершал триптих портрет: бледный овал и белокурые коконы, безвольно опущенные руки, белые на фоне синего бархата платья. Раскрытая книга и оплывшая свеча. Молодая женщина на минутку оторвалась от чтения, чтобы улыбнуться кому-то.

– Верхний мир? – удивилась Лона.

Секлеста, поджала губы. Она ни за что не хотела признаться, что именно триптих заставил ее унести из детской принцессу. Что за блажь взбрела в голову морскому владыке? Разве может жить ребенок в окружении врагов подводного мира?!

Русалочку куда больше привлекала бутылочка с теплым молоком, нежели живопись неизвестного мастера. Люди на картине пугали саму старуху. Что-то опасно-привлекательное таилось в этой женщине, в ее неведомом пути от детства к зрелости.