Пан староста выслушал и сказал:
— Хорошо, но только запомните: второй раз ко мне по этому делу не приходите.
С таким грозным предупреждением старуха вернулась домой. Сын был очень доволен, благодарил мать. Зажили они опять в мире и согласии.
Но вот прошло немного времени, и забыл сын свои обещания. Снова начал он бить свою мать, обзывать по-всякому и изводить, как раньше.
Волей-неволей пришлось матери идти снова к старосте, уже не хватало больше у нее терпения.
Увидел пан староста старушку и сразу сказал:
— Разве не остерегал я вас? Вот теперь получайте то, что должен был ваш сын получить.
Но тут же посмотрел староста на обиженную старую женщину и смягчился. Опять приступил к разбору дела.
Когда сын узнал об этом, снова стал просить у матери прощения. Чего он только не делал! Обнимал и целовал мать, ползал перед ней на коленях и все клялся, что уж больше никогда обижать ее не будет. Мать ему толкует, что не может взять жалобу обратно, а то разгневанный староста накажет ее самое вместо сына. А сын все не перестает упрашивать, пока материнское сердце не смягчилось.
Когда настал день суда, взяла она в руки палку и вместе с сыном отправилась в гмину. В дороге на нее нашло какое-то затмение — очень уж она боялась гнева старосты.
Подходит она к гмине, садится на лавке перед домом и словно чего-то ждет, словно надеется на какой-то случай. Тут как раз едет мимо мужик, везет навоз на поле. Женщина ему и говорит:
— Дорогой мой, пан староста вызывает вас в гмину.
Мужик, не видя здесь злого умысла, привязывает лошадь к столбу и смело идет с незнакомой женщиной в гмину.
Староста видит — идет со старушкой какой-то мужчина, и спрашивает:
— Это и есть ваш сын?
— Да, пан староста.
Тут мужик удивился и говорит:
— Я не знаю этой бабки.
— Вот видите, пан староста, — пожаловалась женщина, — это он всегда так говорит!
Староста, ничего больше не говоря, приказывает внести сноп соломы, уложить на него мужика и всыпать двадцать пять батогов. Потом снова спрашивает:
— Это ваша мать? Будете еще ее бить?
А мужик никак не признает себя ее сыном и все повторяет:
— Не знаю я этой бабки.
Вконец разгневанный староста прибавил ему еще двадцать пять батогов. Потом в третий раз спрашивает:
— Это ваша мать или нет?
Мужик видит — ничего тут не поделаешь, и отвечает:
— Да, пан староста, это моя мать.
— Ну, иди, и чтобы я тебя больше тут не видел.
Вышел мужик из гмины и сказал:
— Не иначе, как дьявол в Шесне дал мне матушку.
С тех пор и пошла поговорка, что в Шесне дьявол мать дает.
У ксендза в Дызитах была уйма скота, и вот сметану хозяйка его ставила за алтарь. Был у него кучер Адам Фрышмут. Проведал он, что сметана за алтарем стоит, и съел немного. На другой день хозяйка говорит:
— Куда-то сметана у меня пропадает.
Пошел кучер вечером опять за алтарь, а на алтаре стояли двое святых — Шимон и Юда. Кучер взял и намазал им губы, чтобы было видно, кто ест сметану. Ксендз пришел утром в костел, встал на колени и читает молитвы, посмотрел на святых и увидел, кто ел сметану.
После обеда взял ксендз веревку и тех святых высек и сказал:
— Ну, больше вы мне не будете воровать сметану.
К вечеру в доме затихла суматоха, вот кучер пошел и святых тех с алтаря снял и спрятал под солому в сусек.
Ксендз идет читать молитву, а святых-то нету. Перепугался ксендз, вернулся во двор темнее тучи, а кучер увидал его и спрашивает:
— Что пан ксендз такой печальный?
— Да вот, подумай, побил святых веревкой, а они теперь от меня убежали.
Кучер говорит:
— Так ведь они в Рожнове сидят в корчме и пьют. Дайте мне, отец-благодетель, полсотенную, я их приведу назад.
Вечером вернулся кучер, идет к ксендзу и говорит:
— Там они, да беда, святой отец, что вы денег мало дали; еще столько же надо, уж я их ночью обязательно приведу. Только пусть пан ксендз пораньше спать отправляется, тогда они не будут бояться.
Пошел, взял из сусека святых, поставил их на алтарь, там они и стоят.
Утром рано спешит ксендз в костел и видит с радостью, что Шимон и Юда — опять на алтаре, на своем месте.
Развеселился ксендз и велел на радостях сделать себе крест с надписью: «Я живу без заботы».
Читать дальше