Андрей Усачев - 12 СОВ

Ух, было весело!

ОВА АГАТА УХУ-007 была секретным агентом. По ночам она занималась спортивным шпионажем. Спортивный шпионаж — это такой вид разведывательного ориентирования на местности, которым увлекаются из спортивного интереса, то есть для души и физкультуры. Сова повсюду расставляла своих жучков, которые все подслушивали, записывали и передавали по подпольной грибничной рации в главный штаб — передвижной суперсекретный дуб на колесиках, искусно замаскированный под неприметный гриб-дубовик в бурой лиственной шляпе, усах и плаще.

— Ястреб, ястреб… я орел… — телеграфировал из-под корней осины взволнованный тайный информатор жучок-короед. — Объект Красная Шапочка, он же Пиноккио-в-перьях, он же Барабашка-лоботряс, выстукивает сверхскоростную шифровку космическому разуму: «Тук-тук, тра-та-тук, тара-тута, трак, тур, кук!» Сижу на хвосте подозреваемого. Ж-ж-жду дальнейших указаний.

— Продолжать наблюдение! — радировала связному жучку сова Агата. — Выдвигаюсь на позицию. — И главный штаб на колесиках, не покачнув ни единым желудем, плавным улиточным ходом ловко прокрадывался по лесу в сторону тревожных позывных.

— Ястреб, ястреб… я кукушка… — рапортовал тем временем с огромного лося малюсенький жук-олень. — Объект Коза Рогатая уперся рогом и бьет копытом. Очевидно, почуял слежку! Нуж-ж-ж-ны срочные инструкции! Прием… ку-ку…

— Без паники, — распоряжалась, подруливая в главном штабе, Агата. — Берите быка за рога! И дело в шляпе! — А дуб на колесиках как ни в чем не бывало, тихой сапой продвигался к следующей шпионской дислокации.

— Ястреб, ястреб… я цапля… — колыхалось в совиных наушниках новое донесение. Это в микрофончик бархатистой камышинки докладывал запыхавшийся жук-водомерка. — Объект Болотный Головастик сделал ноги! Черчу круги. Скольжу по следу.

— Взял языка на мушку! Заморил червяка — сматываю удочки! Машу во все лопатки! — жужжало в ушах у совы до рассвета.

И никто на Земле не догадывался о жучковой разведке Агаты.

А если и догадывались, то лишь самую капельку — с крохотную маковую росинку.

ОВА СТАНИСЛАВА обожала театр. Она не пропускала ни одного нового вечернего спектакля. Знала по именам всех актеров, выучила все роли и, разбуди ее среди бела дня, могла вспомнить каждую реплику из водевиля «Лось-самозванец» и проухать любую партию из «Свадьбы соек» или «Сорочинской ярмарки». Больше всего на свете Станислава мечтала работать в театре. Но подходящих данных для этого у нее не было: и внешность неяркая, и голос негромкий, и движения невыразительные.

— В театре самое главное — внешность, — говорил режиссер Сорокин. — Вот посмотрите на нашего Павлина Павлиныча. Он только выйдет на сцену, хвост распустит — и сразу аплодисменты! Даже играть ничего не надо! А голос какой! Закричит — мороз по коже!

Нет, Сорокин говорил это не Станиславе: сова была застенчива и ни за что бы не решилась подойти к прославленному режиссеру. Мэтр Сорокин вещал местным соловьям и окрестным зябликам.

— А те, кто не умеет ни играть, ни петь, ни танцевать, пусть идут в критики!

Но Станислава не хотела быть критиком — ей в театре нравилось все: даже когда кто-нибудь путал слова, или знаменитая прима Воронцова забывала каркнуть в нужном месте, или у попугая Иннокентия отваливался накладной хвост.

Станислава страстно переживала за тех, кто на сцене: перья у нее становились дыбом, а глаза возбужденно горели. Она была бы счастлива, если бы ей разрешили проверять билеты, раздавать программки или работать в гардеробе. Она согласилась бы вешать на ветки чужие собольи и норковые шубы, чтобы только быть поближе к театру. Но, увы, даже эти места были заняты.