Дéнис Уоткинс-Питчфорд - Гномы Боландского леса [litres]

Конечно, думал Хэл, Чихун вполне мог погибнуть в схватке с лепреконами. Но даже если бы ему и в самом деле удалось сбежать, он не смог бы помочь гномам в их нынешнем бедственном положении. Однако отсутствие Чихуна, каким бы маловажным обстоятельством это ни казалось, было для старого гнома последним лучиком надежды. Впрочем, Хэл ни с кем не поделился этой мыслью.

С наступлением темноты лоскуток неба, который гномы видели через трещину в стене темницы, сменил цвет с серого на иссиня-чёрный, а затем, когда взошла полная луна, стал серовато-зелёным. Вскоре через эту узкую трещину в темницу проник лучик лунного света, и на полу появилась светлая полоса, медленно двигавшаяся по мере движения луны.

Ночь была такой светлой и ясной, что Лобхоб, припав к трещине, хорошо различал зеленоватые камни у подножия сторожевой башни, посеребрённые теперь лунным светом, а на верхушке башни – узкую тёмную полоску зловещей доски.

Время от времени во дворе замка мелькал огонёк – это лепрекон с фонарём в руках спешил в погреб за новым бочонком вина. До пленников доносились звуки музыки, но самым тяжёлым испытанием для голодных гномов были аппетитные запахи готовящегося угощения: лепреконы устроили в парадном зале замка большой праздник, на котором им прислуживали несколько испуганных гномих, ставших теперь рабынями Шеры Бега.

В огромном камине парадного зала пылал яркий огонь; на этом огне на длинном, медленно вращающемся железном вертеле жарилась разнообразная дичь (клювошейки, курейки, короткохвостки), и с ней – ещё одна отбившаяся от стаи мохрявка, которую Шера Бег и его разбойники поймали неделю назад. Вертел представлял собой заострённый железный стержень, который вращали с помощью специальной рукоятки. На этот вертел нанизывали мясо, а стекавший с него жир собирали в сковородку.

Вверху, на хорах, струнный оркестр играл джигу, и до бедных, продрогших и изголодавшихся пленников доносились визгливые звуки скрипок, смех и радостные вопли лепреконов.

И хотя в парадном зале было уютно и тепло, ночь выдалась очень морозной. Воробьи, сидевшие на стенах замка в зарослях плюща, тесно прижимались друг к другу, дрожа от холода. Полная луна заливала скалы и деревья холодным светом.

В эту ночь впервые за многие годы лепреконы не выставили караулы, ведь теперь, когда Шера Бег одолел своих врагов, охранять замок не было необходимости. Медведи спали в своих уютных берлогах, а волки никогда не заходили в эту часть леса. Что же касается мохрявок, к ним Шера Бег относился с презрением: он считал, что в замке можно не опасаться нападения этих жалких существ.

Казалось, что в ту ночь весь огромный Боландский лес был словно околдован какими-то злыми чарами. Далеко на Боландском берегу под корнями больших буков стояли в лунном свете дома гномов. Они были пусты: через распахнутые настежь двери туда набился снег, а все ценные вещи, столы, стулья и кровати забрали лепреконы.

Теперь в этих домах жили только мыши и крысы, но в эту морозную лунную ночь даже они не выглядывали наружу.

На крышах опустевшей станции и паровозного депо в лунном свете блестела изморозь. На железнодорожных путях стоял занесённый снегом поезд: паровоз «Гордость Боланда» и вагоны примёрзли к рельсам.

Повсюду – над тёмными водами Боланда, затянутого льдами от берега до берега, и над огромным лесом – стояла мёртвая тишина. Не было слышно ни уханья сов, ни воя волков; высоко в небе, словно россыпь алмазов на чёрном бархате, сияли звёзды.

Где-то далеко в лесной чаще, под широкими лапами елей, в уютных и тёплых берлогах, заваленных снегом, храпели мохнатые боландские медведи.

Птицы попрятались в кустах и нахохлились, словно круглые надутые шарики; их хвосты то поднимались, то опускались в такт дыханию. Даже беспокойные олени собирались небольшими группами под огромными дубами и неподвижно стояли там, прижимаясь друг к другу, нервно подёргивая длинными ушами и поглядывая по сторонам широко раскрытыми глазами.

Как оказалось, олени не зря навострили уши! Вскоре лес наполнился еле слышным топотом и поскрипыванием: смёрзшийся снег, залитый лунным светом, скрипел под тысячами маленьких лап, которые производили не больше шума, чем крадущиеся мыши!

Из тёмных кустов, каждая ветвь которых отбрасывала на снег резкую чёткую тень, с холмов и из зарослей промёрзших папоротников, из-за каменных валунов и из оврагов, где замерли скованные морозом ручьи, доносился топот маленьких лап. Это была огромная стая мохрявок, во главе которой шёл Чихун!