Тоон Теллеген - Письма только для своих

Вы, кстати, можете перестать скрываться. Или рассказать только мне, кто Вы такой, если Вам так приятнее. Я молчать умею, можете на это рассчитывать. Но, если хотите, можете оставаться неизвестным.

Вы не против, если на этом я попрощаюсь?

Тогда я прощаюсь с Вами.

Карп

Ты, конечно, думаешь: «Да-да, он всегда так говорит». Но теперь это на самом деле так!

Я больше никогда не вернусь.

Если бы ты была здесь, ты бы увидела, как я пишу это письмо.

Я полон решительности.

Именно так это называется.

С большой решительностью я сообщаю тебе, что я ухожу и никогда больше не вернусь.

Решение мое твердое.

Как только я допишу это письмо, я отправлюсь в путь. Когда ты будешь его читать, я буду уже далеко.

Если ты захочешь дать мне что-нибудь в дорогу, ты должна сделать это сейчас. А то будет поздно. Меду или чего-нибудь в этом роде. Но не большой горшок. Ведь я не смогу его унести. Только если это будет сливочный мед, можешь дать мне большой горшок, ведь из одного большого горшка всегда можно сделать два маленьких. Или коробку жженого сахара — это тоже можно. В любом случае это должно быть что-то сладкое.

Перед тем как отправиться в путь, я еще загляну к тебе, чтобы забрать то, что ты приготовишь. А если это все равно окажется что-то слишком большое, чтобы взять с собой, то тоже не страшно. Мы ведь можем вместе съесть его, пока оно не станет достаточно маленьким. Хуже, когда что-то слишком маленькое, а не слишком большое. Ведь что с ним тогда делать?

Но потом, белка, я все равно уйду…

До скорого.

Муравей

Жить там было холодно и промозгло, и никто не заходил к ней в гости.

Полярная сова жила на нижней ветке замерзшего дерева. Она тихо сидела и думала.

И никогда не шевелилась.

«Хватит того, что я думаю», — считала она.

И еще ей ужасно мешало то, что иногда она моргала. Потому что, моргнув, она каждый раз забывала, о чем думала.

«Ну вот, опять потеряла нить», — расстраивалась она тогда.

Она все думала и думала, но так и не могла придумать что-нибудь от моргания. А в гости к ней никто не заходил, так что совета попросить было тоже не у кого.

«Надо сделать письмо, — подумала она. — Кому-нибудь».

Но как именно делаются письма, она не знала. «Может, письмо надо позвать? — размышляла она. — Или нацарапать? Или раскопать?»

Она долго думала, время от времени моргала, теряла нить и начинала думать сначала.

«Лучше всего подходит бормотать», — решила она в конце концов. Тут она почувствовала, что ей опять хочется моргнуть, и быстро набормотала письмо:

Дорогой кто-нибудь!

Я больше не хочу моргать.

Помогите.

Полярная сова

А потом снова моргнула.

Метель, которая всегда бушевала на краю земли, подхватила ее слова, утащила их с собой и швырнула в дверь к жуку-доктору.

«Кому как не мне об этом подумать», — сказал жук-доктор.

На следующий день он, дрожа, стоял перед полярной совой, и на ушах у него висели сосульки.

— Это вы набормотали письмо? — спросил он.

— Я, — кивнула сова.

— А написать вы его не могли? — поинтересовался жук-доктор.

— Эх, — сказала сова. — Написать… вот, значит, это как.

Жук-доктор вздохнул и раскрыл глаза полярной сове так широко, что она ни за что не смогла бы теперь их закрыть, не говоря уже о том, чтобы ими моргнуть.

— Еще что-нибудь желаете? — спросил он. — Красные перья? Или, к примеру, хобот?

Полярная сова покачала головой.

— Ладно, — сказал жук-доктор. — Тогда я пойду. Полярная сова поблагодарила его, и жук-доктор исчез в зловещей темноте.

Был самый разгар зимы, таких морозов и метелей здесь никогда еще не было. Довольная полярная сова сидела на нижней ветке замерзшего дерева и смотрела по сторонам. «Я больше не моргаю, — думала она. — Значит, я больше не буду забывать, о чем я думаю». И она стала думать и думать, о разных новых и красивых вещах, и ни одну из них не забывала.

Белка!