И все же судьба распорядилась так, что и Эдвард встретил девушку, которая пришлась ему по душе. Внезапно он обнаружил, что в его сердце любовь к ферме вполне может уживаться с любовью к супруге, и женился. Эдварду казалось, что нет в мире человека счастливее его, что его прежде черствое маленькое сердце заполнено любовью. Но, когда жена заговорила о ребенке, он воспротивился. Эдвард не понимал, как сможет любить ферму, жену, да еще и ребенка. Тем не менее, когда его супруга забеременела, он был удивлен радости, которая наполнила все его существо, и с нетерпением ожидал рождения первенца.
Девять месяцев спустя в мир явился их сынишка. Роды были затяжными и сложными, и жена Эдварда очень ослабла. С малышом тоже было не все в порядке. Его сердечко было таким огромным, что одна сторона грудной клетки была заметно больше другой.
– Он выживет? – спросил Эдвард у врача.
– Время покажет, – ответил врач.
Такой ответ не устроил Эдварда, и он понес ребенка к старому Эрику, целителю, за которым у него на родине закрепилась слава необычайно мудрого человека. Эрик положил ладони на тельце малыша, и через мгновение брови целителя взлетели на лоб.
– Это странный мальчик! – воскликнул он.
– Врач тоже так сказал, – кивнул Эдвард. – У него слишком большое сердце.
– Дело не только в этом, – покачал головой Эрик, – хотя его особенности могут еще много лет быть скрыты от глаз окружающих. [25] Остается неясным, как Эрику удалось понять, что мальчик странный, всего лишь положив на него ладони. Возможно, он и сам был странным, и его странность заключалась в способности замечать странность в других, даже если речь шла о дремлющих или неразвитых способностях. ( Примеч. Милларда Наллингса. )
– Но он выживет? – спросил Эдвард.
– Время покажет, – ответил Эрик.
Мальчик выжил, а вот жена Эдварда становилась все слабее и наконец умерла. Сначала Эдвард был в отчаянии, а затем его охватил гнев. Он был зол на себя за то, что позволил любви нарушить его планы. Теперь у него была ферма, на которой нужно было работать, и младенец, о котором нужно было заботиться. Но не было жены, которая могла бы помочь! Эдвард злился также на ребенка – за то, что он странный и хрупкий, но особенно за то, что по пути в этот мир он отправил в мир иной свою мать. Разумеется, Эдвард понимал, что мальчик ни в чем не виноват и что злиться на младенца бессмысленно, но ничего не мог с собой поделать. Любовь, которой он так неосмотрительно позволил расцвести в своем сердце, обернулась горечью. Она поселилась в Эдварде подобно камню в желчном пузыре, и он не знал, как от нее избавиться.
Эдвард назвал мальчика Олли и стал воспитывать его один. Он отправил Олли в школу, где тот изучал английский язык и другие предметы, о которых его отец мало что знал. Мальчик был очень похож на Эдварда внешне и работал так же упорно, как он. Время, свободное от школьных занятий и сна, Олли проводил в поле с отцом и никогда не жаловался. Но иногда мальчик казался Эдварду чужим. Он говорил по-норвежски с сильным американским акцентом. И, похоже, считал, что мир приготовил для него много хорошего – странная уверенность американцев. Хуже всего было то, что сын Эдварда был рабом прихотей своего слишком большого сердца. Он влюблялся в одну секунду. К семи годам Олли успел предложить руку и сердце однокласснице, девочке, жившей по соседству, и молодой женщине, которая играла на органе в церкви и была на пятнадцать лет старше его. Если с неба падала птичка, мальчик еще несколько дней оплакивал ее. Осознав, что мясо на его тарелке – это плоть убитых животных, он наотрез отказался его есть. Одним словом, ребенок был слишком мягкотелым.
Настоящие проблемы с Олли начались, когда ему исполнилось четырнадцать лет – в год нашествия саранчи. Никто в Дакоте до сих пор не видел ничего подобного. Стаи в несколько миль шириной – настолько большие, что они заслоняли собой солнце – казались насланной на людей Божьей карой. Невозможно было пройти по улице, не раздавив ногами сотни насекомых. Саранча съела всю траву, которую сумела найти, а затем переметнулась на кукурузу и пшеницу. Покончив с зерновыми, она взялась за дерево, древесину и кожу, а также крытые дерном крыши. Насекомые обгрызали даже шерсть с пасущихся в поле овец. Один бедолага угодил в рой саранчи, и она сожрала всю его одежду. [26] Просто поразительно, что полчища саранчи третировали американский Запад на протяжении XVIII и XIX веков. Самым крупным зарегистрированным нашествием является бедствие, постигшее страну в 1875 году, когда рой из более чем двенадцати биллионов насекомых уничтожил всю растительность на территории, по площади превосходящей Калифорнию. ( Примеч. Милларда Наллингса. )
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу