Феликс Розинер - Расскажи мне, музыка, сказку

— Что же, считай, что тебе повезло, — заметил на это Тон-Тоныч, — и скоро ты узнаешь, сколько чудес они для тебя приготовили. А пока скажи-ка мне вот что: какие из инструментов тебе знакомы?

— Да все знакомы, — не задумываясь, ответила Наташа. — Вот эти — скрипки, вон — виолончели, а у стенки — контрабасы; все эти черные трубочки — флейты, а блестящие, металлические — это трубы. И еще барабаны и арфа.

— Ну нет, — засмеялся Тон-Тоныч, — слишком уж все у тебя просто... Посмотри-ка прямо перед собой...

И он принялся называть инструменты один за другим. Тон-Тоныч указал Наташе на альты, которые были совсем как скрипки, только чуть больше. Узнала она, что «черные трубочки» — это не только флейты, но и гобой, и кларнет, а также и фагот — деревянный духовой инструмент довольно большого размера. Объяснил Тон-Тоныч, что среди блестящих металлических труб называются трубами только самые маленькие из них, тогда как другие зовутся валторнами, тромбонами, тубами. И барабаны оказались вовсе не барабанами, а литаврами. И еще показал Тон-Тоныч на большущее, подвешенное к особой стойке, медное блюдо — тамтам. По нему, оказывается, как и по литаврам, бьют колотушкой.

Большинство названий Наташа знала и раньше, но никогда не приходилось ей видеть все эти инструменты так близко. Наташа еле успевала вертеть головой, чтобы хоть мельком рассмотреть то, что показывал ей Тон-Тоныч, и, чтобы не запутаться, отмечала про себя: «Значит, так... Флейты, гобой, кларнет передо мной; справа от них — валторны, а совсем справа, вон там, подальше — трубы и тромбоны. Литавры слева, тоже далеко, а здесь, близко справа и слева — скрипки, альты и виолончели. Контрабасы у самой стены, где литавры. Ну, да они, контрабасы, такие большие, их всегда видно...»

Еще она старалась расслышать, как все они звучат — и духовые и струнные инструменты, но тут уж разобраться было совсем нелегко, хотя кое-какие из голосов, например, переливы флейты и буханье литавр, были слышны отчетливо.

— Ой, боюсь, что совсем запутаюсь, кто где, кто как играет! — сокрушенно призналась Наташа Тон-Тонычу.

— И немудрено, — сказал он. — Дело-то не простое, сразу не разберешься.

— А вы разобрались? — спросила Наташа.

Тон-Тоныч усмехнулся хитро-хитро и чуть пожал плечами.

— Вроде бы разобрался, — ответил он, и тут только Наташа догадалась: ее учитель, ее волшебник Тон-Тоныч — дирижер! Да, да, он дирижер этого оркестра! Вот у него в руках появилась тонкая дирижерская палочка, вот он раскрывает лежащую перед ним на подставке большущую книгу, и падающий на нее яркий свет освещает страницы, заполненные мелкими нотными линейками.

— Ну, а теперь — молчок, — тихонько говорит он и строго грозит Наташе своею палочкой. —Дела давно минувших дней... Помнишь? Сейчас все начнется. Будь невидима и неслышима.

Наташа кивает молча, и тут же замечает, что музыканты сидят на своих местах совсем неподвижно и что кругом установилась полная тишина.

Тон-Тоныч вновь посмотрел на свои часы и отчетливо произнес:

— Ровно двенадцать часов. Прошу приготовиться!

Он сделал полшага вперед, и теперь Наташа видела его сбоку и чуть со спины.

Тон-Тоныч поднял палочку. Неожиданно громко, так, что голос его разнесся где-то в высоте, он приказал:

— Увертюра!

И взмахнул рукой.

Дрогнул воздух, тишина разорвалась, и грянули в затемненном пространстве звуки оркестра.

Повинуясь умелым движениям рук музыкантов, заиграли все инструменты разом, голоса их сливались в сильных, решительных аккордах, за ними следом вихрем взлетали ввысь стремительные звуки скрипок. Музыка звучала еще всего лишь несколько мгновений, но Наташа как вцепилась в ручки своего высокого стула, так уже и сидела, подавшись вперед и только, поворачивая голову, старалась уследить и за Тон-Тонычем, и за музыкантами.

Вот скрипки прозвучали празднично и победно; вот флейта и гобой короткими напевами будто перекликнулись со струнными, оркестр немного стих, и постепенно — Наташа не могла бы сказать, как это произошло — музыка стала сумрачной, таинственной, и странная, необъяснимая тревога появилась в ней. Но потом вновь родились стремительные звуки и вдруг— запели виолончели...

Глубокими низкими голосами пели они, и казалось, что это не инструменты даже — а вольные, удалые люди распевают где-то среди широких полей, и потому-то так раздольно звучит их песня. Подхватил ее весь оркестр, прозвучала она еще раз, и Наташа сама уже была готова запеть вместе с оркестром. Но что это? Опять является тревога, опять предвещает музыка неведомую тайну — это мрачно зазвучали валторны и тромбоны — и надо ждать, слушать и ждать: что же там, впереди, куда уносятся звуки? Они мчатся быстрее и быстрее, вновь сливаются в мощных аккордах, теперь гремят они торжественно, и трубы будто сзывают воинов-победителей.